11 звезд Таганки

Захарчук Михаил

Я не литератор и не могу давать профессиональной оценки повести. Скажу больше: сдается мне, что по строгому счету она вряд ли дотягивает до высоких литературных мерок. Но с другой стороны автор просто предлагает читателю штрихи к портрету сына, отраженные в зеркалах воспоминаний других людей, со своими пояснениями, оценками,

воспоминаниями. Опять-таки, не со всеми из них я безоговорочно согласен. Однако то обстоятельство, что в целом, повесть правдиво отражает сложную жизнь моего сына для меня – несомненно. И, по-моему, это главное. Вполне допускаю, что на некоторых читателей эта повесть не произведет ожидаемого впечатления. В ней действительно нет сногсшибательных «откровений», чего-то такого, что могло бы прийтись по вкусу людям, любящим «клубничку». По мне же – так в этом и её достоинство. Потому что через замочную скважину, из-под стола, из-под кровати судьба сына уже довольно живописанная. Вместе с тем обилие собранного и осмысленного материала в этой документальной повести должно заинтересовать даже взыскательного читателя. Не сомневаюсь в этом потому, что сам узнал отсюда кое-что новое.

В заключение хочу подчеркнуть: главное, что было в жизни Володи – его разнообразное творчество. О нём, в основном, и рассказано в повести, к которой я отсылаю читателей. С.Высоцкий».

Радости моей не было предела. Тут же связался с Киевом и по телефону продиктовал Цюпе предисловие. Он тоже был доволен. Однако спустя пару дней Семён Владимирович круто изменил своё мнение и само предисловие. В новой редакции оно уже звучало так: «Судить да рядить о Володе сейчас стало модно. Прежде всего, поэтому я не даю никаким публикациям о сыне ни предисловий, ни послесловий. Не делаю исключения и для этой рукописи, хотя прочитал её и поправил. Всё, что здесь теперь написано – правда». И – подпись, которая

всеми прочитывалась как С Зысоцкий (буквы «С» и «В» Семен Владимирович соединял таким замысловатым образом, что получалось «З»).

Что случилось, почему моя повесть удостоилась не полноценного, а усеченного предисловия, – выяснить мне так и не удалось, хоть я и старался. Высоцкий старший как-то угрюмо помалкивал. А я же, грешным делом, так полагаю, что тут, скорее всего, кто-то из специалистов-высоцковедов постарался. Ну да ладно, дело, как говорится, прошлое. Тем более что для редакции и этих нескольких слов Семёна Владимировича оказалось достаточно. И была моя документально-художественная повесть «Босая душа или Штрихи к портрету Владимира Высоцкого» опубликована в январском, февральском, мартовском и апрельском номерах литературно-художественного журнала «Радуга» за 1991 год. По тем, застойным, временам можно с уверенностью говорить, что успеха я добился безоговорочного. «Радуга» считалась очень авторитетным журналом не только на Украине, но и во всем Советском Союзе.

Рукописью моей Высоцкий-редактор занимался что-то около трёх месяцев. И за это время обкорнал её почти на четыре печатных листа! Правда, что никогда не самовольничал. Переписывая что-то, выбрасывая или просто меняя акценты, кипятился, ругался, но всегда, буквально по каждой измененной строке, ставил меня в известность. Ну, например, взял и выбросил приличный эпизод с тем самым дачным отоплением. «Ну, что ты, дурило, – сказал, – сыну в кореша-слуги набиваешься. До Янкловича тебе всё равно далеко, а люди подумают, что Володя хапугой был. Никто же не станет вникать в то, что ты сам со щенячьим восторгом взялся за то сраное отопление, которым Володя и не воспользовался ни разу в жизни!»

Конец ознакомительного фрагмента.