7 причин сожалеть
Шрифт:
Прикусила губу, посмотрев на Никиту, что всё также мирно спит рядом, спустилась взглядом к его отцу, медленно скользя по спине. И почему сердце дёргается от его еле слышного вдоха. Положил руку под голову, вторую опустив перед собой. А я продолжаю сидеть и думать о каких-то глупостях, которые без него мне все равно не понять.
Прошло уже явно больше минуты, вновь прикусила губу и всё-таки соскользнула вниз.
Легла рядом, едва решившись положить руку на бок. Вздохнул и вдруг развернулся.
—
Его дыхание коснулось лба, заставляя жмуриться и изо всех сил не отдергивать руку.
— Одеяло...
Приподняла голову, переспросив.
— Ты застынешь.
Губы, что всего в паре сантиметров от моих глаз, преломляются в улыбке. Так близко, веет теплом и уютом, и это совершенно на него не похоже. В груди что-то саднит, ударяясь о ребра, нашептывая немного податься вперёд. Совсем чуть-чуть... Ощутить едва заметную щетину, коснуться шеи с яремной ямочкой, провести губами по скулам, задержаться на подбородке.
О, мать моя, зачем я это затеяла!?
Попыталась вскочить, но он тут же подавил порыв, дёрнув рукой на себя.
Рука соскользнула на его грудь, и тут же нелепо поползла к его плечу.
Ему идёт эта рабочая ухмылка, что заставляет молчать и не возмущаться. Да только... В общем-то и не хочется... Мне не хочется вырываться, просто чувствуя, как его ладонь скользнула от талии к позвоночнику и теперь медленно скользит, то опускаясь, то поднимаясь вновь.
Футболка задралась ещё при моем порыве спуститься к нему, скомкавшись где-то между нами. Его пальцы скользят по коже, медленно приближаясь к бедру.
— Артём...
Сама не понимаю, зачем выдыхаю имя, только этот прищур вдруг перестал жечь меня изнутри, подарив на прощание лёгкий кивок.
Сам же только наткнулся на ткань нижнего белья, едва задев и сдвинув её, убрал руку и потянулся за чем-то. Почти сразу на бедра легло одеяло, а губы вдруг коснулись моего вздернутого к нему носа.
Нет, Светочка, это не недотрога сейчас бунтует внутри тебя, а обычная разочарованная тетя, которую вдруг обвели вокруг пальца и не дали утонуть здесь. Ты ждала другого, ой, другого, черт возьми.
Едва слышно рассмеялся, щёлкнув пальцем по кончику носа, что только что целовал.
— Ты снова напридумывала, верно?
Как не съязвить? Фыркнула, юркнув куда-то в область его груди. Ладно, не будет ничего, ясно-понятно, тогда хоть погреюсь..
— Свет, я пытаюсь понять, почему мне хочется поговорить...
Он ещё может о чем-то думать? Ха-ха...
Его рука вдруг юркнула под одеяло и дотронулась до моего бедра, потащив его на себя... Нога уже закинута к нему на бедро похоже без права вернуться обратно.
— Так лучше.
Черт возьми... лучше не думать, к чему я там прижимаюсь, а то точно начну стонать и едва ли меня адекватно поймут.
— Знаешь, у нас не принято выносить сор из избы и делиться проблемами с кем бы то ни было...
Не понимаю, к чему он.
— Даже мои близкие крутили пальцем у виска и просили десять раз подумать, когда я решил подать заявление на лишение родительских...
Он точно поморщился на последнем слове.
— Но там же... Насилие?
— Все сложнее.
— Сложнее?
— Знаешь, сколько раз меня ставили перед мнением той или иной умной тети, что я на нее наговариваю? Она же "мать", хрупкая танцовщица, что просто недоследила, и вообще...
Артём вдруг ухмыльнулся, опять скользнув к спине.
— "Может, это Вы его избили, Артём Игнатьевич? А сейчас обвиняете в побоях Риту Николаевну, надеясь оставить сына себе.."
Поперхнулась, он продолжил.
— Никитке вправляли нос, после проводили коррекцию шрамика, сейчас он почти не заметен... Но если знать место, две точки вполне видны.
Попыталась поднять голову к нему.
— Я часто вспоминаю всё это, Свет. Как она позвонила, осознав, что кровь не останавливается, как я орал в трубку, мчась к ней в столицу, как меня убеждали, что ребенок просто споткнулся и неудачно задел угол мраморного стола, как он терял у них сознание, а они не хотели огласки и... Как после... Он впервые не дал к себе дотронуться... Даже мне.
Выдох.
— Потом я убеждал отдел по делам несовершеннолетних, комиссии, нанимал нейропсихологов, неврологов и гору не бюджетников, пытаясь доказать, что мой ребенок не притворяется, что он не был таким раньше, и, да, что он мне нужен. Но к чему я это...
Вдох и продолжение:
— Просто пойми, я не хочу потерять его вновь. Не хочу, чтобы он к кому-то привязывался и не хочу привязываться сам, Свет.
— А я...
— Не знаю, до сих пор не решил. Только...
Моё сердце уже ухнуло вниз, вдруг сжавшись нелепой болью. Почему я... Я же знала... Ничего серьезного. Знала и убеждала свою душеньку не рваться, не тлеть, знала же, что будет...
Убираю руку и почти отстраняюсь, но он резко прижимает обратно.
— Ты опять не слушала?
Поднимаю глаза...
— Котова, нет... серьёзно? Что последнее я сказал?
Хлюпаю носом.
— Что ты не решил.
Рашевский вдруг усмехнулся, и, выдохнув, прошептал.
— "Только, может быть, пора все это менять..."
— Что менять?
Чертыхнулся, заглянув в глаза.
— Свет, блин... обои здесь...
— Обои?
Зрачки точно расширились.
— Боже, дал же ты женщину!
– ---
*Строчка из песни гр. Сплин "Моё сердце..."