Афоризмы. Русские мыслители. От Ломоносова до Герцена
Шрифт:
Уменье употреблять слова в прямом и верном значении их, так, а не иначе, кстати, а не так, как попало, уменье, по-видимому, очень не головоломное, есть тайна, известная одним избранным писателям… (П. А. Вяземский, 35, 4)
Иные хотят, чтобы чрез всю историю протянута была одна мысль, слышен был один лозунг, на который откликались все события. И точно, есть историки, которые сбиваются на водевильных певцов. Все клонится, натягивается на один известный припев. (П. А. Вяземский, 35, 5)
Из наслаждений жизни
Одной любви музыка
Но и любовь мелодия…
(А. С. Пушкин, 6, 2)
Хорошая эпиграмма лучше плохой трагедии… Что это значит? Можно ли сказать, что хороший завтрак лучше дурной погоды? (А. С. Пушкин, 9)
Неуважение к именам, освященным славою (первый признак невежества и слабомыслия), к несчастию, почитается у нас не только дозволенным, но еще и похвальным удальством. (А. С. Пушкин, 12)
Если все уже сказано, зачем же вы пишете? чтобы сказать красиво то, что было сказано просто? жалкое занятие! нет, не будем клеветать разума человеческого, неистощимого в соображениях понятий, как язык неистощим в соображении слов. (А. С. Пушкин, 19)
Мне было совестно для опровержения критик повторять школьные или пошлые истины, толковать об азбуке и риторике… Ибо критики наши говорят обыкновенно: это хорошо, потому что прекрасно, а это дурно, потому что скверно. Отселе их никак не выманишь. (А. С. Пушкин, 21)
Безнравственное сочинение есть то, коего целию или действием бывает потрясение правил, на коих основано счастие общественное или человеческое достоинство. Стихотворения, коих цель горячить воображение любострастными описаниями, унижают поэзию, превращая ее божественный нектар в воспалительный состав… Но шутка, вдохновенная сердечной веселостию и минутной игрою воображения, может показаться безнравственною только тем, которые о нравственности имеют детское или темное понятие, смешивая ее с нравоучением, и видят в литературе одно педагогическое занятие. (А. С. Пушкин, 21)
Архитектура предписывает нам, заделывая одну дыру, немедленно пробивать другую для симметрии. (О. И. Сенковский, 1)
Кровь есть лимонад модной словесности. (О. И. Сенковский, 9)
…Вы прочитаете меня до конца, хотя бы вам было и очень скучно… Это необходимо для успехов нашей словесности и для поощрения хороших писателей. (О. И. Сенковский, 12, 4)
Сей мир поэзии обычной —
Он тесен славе: мир иной,
Свободный, смелый, безграничный,
Как рай, лежит передо мной!
(Н. М. Языков, 17)
Где жизнь, там и поэзия! Не так ли?
Таков закон природы. Мы найдем
Что петь нам…
(Н. М. Языков, 29)
Почти везде религия породила искусства. Благодарность к помыслу исторгла их из души человека, и он захотел непременно созданием заплатить за создание. (В. Ф. Одоевский, 6)
Смешное есть отрицательная сторона мысли. (В. Ф. Одоевский, 6)
Подражатели подражателей похожи на многократный отголосок, повторяющий звуки с постепенным ослаблением. (В.
…Кто в душе своей не отыщет отголоска какой-либо добродетели, какой-либо страсти, тот никогда не будет поэтом или – другими словами – никогда не достигнет до глубины души своей. Оттого поэт и философ одно и то же. Они развиты лишь по индивидуальным характерам лица, один стремится извергнуть свою душу, вывести сокровища из их таинственного святилища, философ же боится открыть их взорам простолюдинов и созерцает свои таинства лишь внутри святилища. В религии соединяется и то и другое. Религия выносит на свет некоторые из своих таинств и завесой закрывает другие. (В. Ф. Одоевский, 7)
Кто имеет право сказать готтентоту, что его Венера хуже Медицейской? Ему можно сказать только, что его Венера для нас чудовище, что он равным образом имеет право сказать нам. Но отчего нам нравится Медицейская Венера, ему, готтентотская? (В. Ф. Одоевский, 7)
…Музыка есть высшая наука и искусство. Будет время, когда, может быть, все способы выражения сольются в музыку. (В. Ф. Одоевский, 7)
Блажен, блажен, кто в полдень жизни
И на закате ясных дней,
Как в недрах радостной отчизны,
Еще в фантазиях живет,
Кому небесное – родное,
Кто сочетает с сединой
Воображенье молодое,
И разум с пламенной душой.
В волшебной чаше наслажденья
Он дна пустого не найдет
И вскликнет в чувствах упоенья:
«Прекрасному пределов нет!».
(Д. В. Веневитинов, 2)
Сентенции в философии нравственности безобразны; они унижают человека, выражая верховное недоверие к нему, считая его несовершеннолетним или глупым; сверх того, они бесполезны, потому что всегда слишком общи, никогда не могут обнять всех обстоятельств, видоизменяющихся в данном случае, а вне данных случаев они не нужны; наконец, сентенции – мертвая буква; она не дает выхода из себя для исключительных обстоятельств, и, когда являются эти обстоятельства, сила вещей отбрасывает отвлеченное правило, ломает его, как раму, не имеющую мощи сдержать содержание. Человек нравственный должен носить в себе глубокое сознание, как следует поступить во всяком случае, и вовсе не как ряд сентенций, а как всеобщую идею, из которой всегда можно вывести данный случай; он импровизирует свое поведение. (А. И. Герцен, 8, 4)
Юность, где только она не иссякла от нравственного растления мещанством, везде непрактична, тем больше она должна быть такою в стране молодой, имеющей много стремлений и мало достигнутого. Сверх того, быть непрактическим далеко не значит быть во лжи; все обращенное к будущему имеет непременно долю идеализма. Без непрактических натур все практики остановились бы на скучно повторяющемся одном и том же. (А. И. Герцен, 9, 1, 7)
Нет ни одного искусства, которое было бы роднее мистицизму, как зодчество; отвлеченное, геометрическое, немо-музыкальное, бесстрастное, оно живет символикой, образом, намеком. (А. И. Герцен, 9, 2, 16)