Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры
Шрифт:
А граф Хвостов, некогда воспевший победу над холерой в Москве, и здесь не мог остаться в стороне от событий: сочинил стихотворение «Июль в Петрополе 1831 года» и отпечатал его за свой счет в пользу пострадавших от холеры. Незабываемое это было стихотворение, с такими, например, строками:
Огромны здания больницы,Полмертвые пьют жизни сок,Граждане знатные, вельможи,От смерти входы сторожат;Сугубя миг, врачи всечасноПространство облетают града,Их ум крылатый, быстрый взор,Под кровом хижин и в чертогахСтрадальцев бедных видят мукиИ облегчение несут.Журналист Владимир Петрович Бурнашев позже вспоминал о том, что последовало за публикацией – и да простит читатель автору длинную цитату, завершающую эту главу: «Тогдашние газеты, в особенности „Северная
На этот раз вышло иначе, чем обыкновенно случалось с изданиями графа, т. е. что из публики их никто не покупал и они оставались бы навсегда в книжных лавках, если бы их не скупали секретные агенты графа, секрет которых, впрочем, был шит белыми нитками, почему всех этих агентов графа книгопродавцы знали в лицо, как свои пять пальцев. Напротив, к великому удивлению автора, книгопродавцев и публики, посвященной в тайну чудака-графа, его стихотворение „Холера-Морбус“, отпечатанное в количестве 2400 экземпляров, дало в пользу благотворения более 2000 рублей, разумеется, как тогда считали, ассигнационных, что, при тогдашней ценности денег, составляло порядочную сумму. Эти деньги поступили в попечительный холерный комитет, находившийся под председательством тогдашнего генерал-губернатора (тогда еще не графа) Петра Кирилловича Эссена (о котором русские солдаты говорили: „Эссен умом тесен“). Граф Хвостов, восхищенный этим успехом, поспешил препроводить к графу Эссену еще тысячу рублей, при письме, в котором упоминалось, что „Бог любит троицу, эта третья тысяча препровождается к господину главноначальствующему в столице“. Но, на беду, старик граф Дмитрий Иванович не вытерпел и нафаршировал письмо своими стихами. Такой официально-поэтический документ поставил Петра Кирилловича Эссена в тупик, в каковой, впрочем, его превосходительство сплошь да рядом становился. Говорили, что генерал-губернатор, возмущаемый тем, что официальное отношение написано в стихах, хотел было отослать обратно и деньги с просьбою прислать его при отношении по форме. Но его правитель канцелярии, петербургская знаменитость того времени, действительный статский советник Оводов, которому Петр Кириллович, хоть и православный немец, плохо произносивший по-русски, всегда рекомендовал „зудить“ (вместо „судить“) по законам, – дал своему принципалу благой совет принять деньги, хотя они и присланы при стихотворном письме, которое, однако ж, несмотря на массу разных рифм, представляет чистейшую прозу. Письмо графа было тотчас занесено во входящий реестр и, как следует, занумеровано журналистом генерал-губернаторской канцелярии».
1848, 1849–1850 годы. «Не возмущаться страхом и не предаваться унынию»
Эпидемия 1831 года заняла совершенно особенное место в петербургской истории. Случались в столице эпидемии и крупнее, но ни одна не произвела на горожан такого ошеломляющего впечатления – и ни одна не обросла впоследствии таким числом воспоминаний, заметок и исследований. Возможно, все дело было именно в эффекте неожиданности, в том, что горожане впервые столкнулись с разрушительными действиями холеры…
Прежде чем перейти к следующей петербургской холере, несколько абзацев о гомеопатическом способе лечения. Адмирал Николай Семенович Мордвинов, подытожив общероссийскую статистику эпидемии 1830–1832 годов, пришел к выводу: из 1273 больных, которых лечили гомеопаты, умерло 108, то есть менее 8 %, при том, что в среднем умирали до 50 % пациентов.
На взгляд автора этих строк – разумеется, не профессиональный, – такой успех гомеопатии вполне возможен в силу известных всем обстоятельств: обычные врачи тогда мало что знали о холере и не всегда использовали годные методы лечения, а вот гомеопатия, благодаря ее принципу лечить подобное подобным, оказывала на пациентов реальное воздействие. Известный в начале XX столетия гомеопат Лев Евгеньевич Бразоль так характеризовал этот феномен: «Когда холера в первый раз пожаловала к нам из Азии (в 1831 г.) и навела панику на всю нашу часть света, то врачи старой школы, ввиду своего полного бессилия справиться с этой страшной болезнью, оправдывались тем, что болезнь для них еще новая, что патология ее еще не изучена и что опыт еще не решил, какое будет наиболее действительное против нее лечение. Ганеман же, не видавший еще ни одного случая холеры, на основании одних описаний симптомов и течения этой губительнейшей болезни, руководимый своим неизменным терапевтическим законом, уверенно и догматически предсказал, что такие-то средства, а именно: Camphora, Veratrum и Cuprum, будут иметь могущественное действие против холеры, и для каждого из этих средств указал соответствующие показания, которые потом блистательно оправдались. Холера двинулась на Европу и застала аллопатов врасплох, бессильными и неподготовленными к сознательной борьбе; гомеопаты же находились в полном вооружении и не замедлили дать мощный отпор страшному врагу».
И дальше он же: «Когда холера во второй раз появилась в Европе (1849 г.), то старая школа, несмотря на то, что болезнь была уже для нее не новая, и что патология ее уже была гораздо более известна и что прежние многочисленные опыты должны были бы доставить надежные заключения относительно ее лечения, если бы такое заключение вообще было возможно на основании патологии, – старая школа осталась так же бессильна, как и прежде».
Лев Евгеньевич не совсем точен в датировке, болезнь пришла в 1847-м году, когда началась третья пандемия холеры, но в остальном
Впрочем, определенное движение врачебной мысли все-таки наблюдалось. Семь точек зрения на холеру, описанных некогда Медицинским комитетом при участии доктора Мудрова, стали постепенно сводиться к двум. Теория первая гласила, что холера заразна, а причиной заболевания является некий контагий – вещество, которое образуется в организме больного и переходит на здоровых; вариантом этой теории были размышления насчет «микроскопических животных». Вторая теория, миазматическая, видела причину холеры в особых вредоносных свойствах воздуха и почвы в отдельно взятых местностях. У каждой стороны были свои аргументы: сторонники миазматической теории, например, упирали на то, что врачи и медперсонал в первую эпидемию заболевали сравнительно редко – и стало быть, заразный характер болезни ставился ими под сомнение.
Вот и в столичном журнале «Библиотека для чтения» в начале лета 1848 года писалось со ссылкой на свежеопубликованный ученый труд лейб-медика Михаила Антоновича Маркуса: «Помещая холерный яд в воздухе, мы следуем общему народному убеждению всех стран, которые посещала холера… Доктор Маркус, в то самое время как против холеры жарко принимались карантинные меры, оцепления и очищения, первый утверждал… что повальная болезнь эта не заразительна и что она зависит от теллурических причин, то есть, от собственного состояния земного шара. Этот теллуризм, это особенное состояние Земли, располагающее людей к болезни, по мнению нашему, не может быть переведено определительно и понятно, как только особенным изменением в нормальном составе воздуху. Атмосфера должна быть отягчена каким-нибудь зловредным паром или веществом, которые, при известных обстоятельствах, становится зародышем страданий и причиною смерти. Предпочтение холеры к рекам и водам явственно указывает на воздух, которого так много в речной воде, и на присутствие в нем какого-то лишнего летучего начала, довольно тяжелого, когда оно преимущественно садится в углублениях, в низменных местах, около вод, и вместе с воздухом соединяясь с водами, отравляет их».
Это «летучее начало», сухой холерный яд, журнал «Библиотека для чтения» именовал холериной, выстраивая при этом на глазах у читателя готовую теорию распространения холеры: «кажется, как будто этот яд не опасен, пока он сух и носится в сухом воздухе и что он начинает действовать убийственно, как скоро становится влажным, мокрым, водородистым, через смешение с водою».
Уверенность в том, что именно так дела и обстоят, заставляла журнал вслед за доктором Маркусом отбросить в конце концов всякие «кажется» и «как будто»: «Отравление воды, не злоумышленниками, а отравленным воздухом, не подлежит сомнению, при хладнокровном разборе дела. Общенародное замечание всей Европы не может быть ложным в полной мере: повсюду, и при каждом появлении холеры, простой народ, видя, что вслед за употреблением воды обнаруживаются болезненные припадки, кричал об отраве рек, озер, колодцев и отыскивал мнимых отравителей. Ученые и полу-ученые, зная, наверное, что отравителей не было и нет, в презрении своем к глупости черни презирает и прямое наблюдение ее о ядовитом качестве большей части вод во время эпидемии. Это не справедливо, да и не согласно с философией наук. Повсеместное и единодушное наблюдение толпы, поражаемой всюду фактом одинаковой наружности, должно быть принято в уважение».
В одном можно согласиться с «Библиотекой для чтения»: «прямое наблюдение» народа о том, что именно вода является источником холерной заразы, игнорировать врачам не стоило. Но медицина еще не созрела для полного осознания этого факта.
К чему вообще были то руководство о холере и та публикация «Библиотеки для чтения», если болезнь уже полтора десятилетия не приходила в Петербург? В Петербург нет, а вот в другие регионы страны – да. В 1847 году третья пандемия холеры охватила Закавказье, Ставропольскую, Астраханскую, Саратовскую, Воронежскую, Пензенскую, Казанскую, Симбирскую, Московскую, Киевскую губернии. В том же 1847 году при Министерстве внутренних дел был создан Центральный комитет для принятия мер против распространения холеры в России; главой его стал граф Александр Григорьевич Строганов, а членами комитета – представители всех министерств, лейб-медик, директор Военно-медицинского департамента Военного министерства.
Именно тогда и было издано руководство «О холере, ее припадках, предохранительных мерах и лечении», где больным рекомендовалась давать слабительное или рвотное, затем чай из мяты, мелиссы, шалфея или иных трав; из других средств прописывались согревание живота теплыми салфетками или набрюшниками, теплая ванна, согревающие растирания и строгая диета. В случаях «развившейся» холеры рекомендовалось также назначать больному каломель и опий (впрочем, с осторожностью, поскольку последний «усиливает параличное состояние, ускоряет отражение болезни в общем чувствилище, производит столь опасную при холере спячку»).