Альковные секреты шеф-поваров
Шрифт:
Мама сразу полюбит Люси. И Кэролайн с ней подружится, я уверен. Они станут неразлучны, как сестры. А по нонам мы будем оставаться вдвоем, только я и Люси, в нашей собственной квартире: сначала долгие поцелуи взасос, а потом…
Вытряхнув из головы едва оперившуюся фантазию, Кибби с тревогой посмотрел на темное небо.
Боже, прости меня за то, что я себя трогаю. Это дурно и грешно, я сознаю. Если бы ты послал мне девушку, я бы о ней заботился, и не было бы нужды…
Кибби глотнул разреженный воздух и снова посмотрел вперед, на уже почти неразличимую в сумерках группу. Еще чуть-чуть, и они уйдут за горизонт… Нет, кто-то
Он стоял на остановке у подножия Литского холма, поджидая малиновый лотианский автобус. В душе играли пузырьки бодрой радости. Хотелось шутить, балагурить со стоящими рядом людьми. Воскресные газеты лишь вкратце сообщили о беспорядках на стадионе «Истер-роуд», зато в понедельник детали битвы красовались на первых полосах. Его имя выскочило в «Дэйли рекорд», где упоминался некий «Дэниэл Скиннер, инспектор санитарно-эпидемиологического надзора, случайно пострадавший от рук хулиганов».
Подкатил шестнадцатый автобус, из него вышла парикмахерша Мэнди, ученица матери. Увидев Скиннера, она удивленно вскинула брови.
— Дэнни! Боже мой, ты в порядке? А то ведь в газете пишут, у тебя серьезная травма головы.
— Это у меня с детства!— рассмеялся Скиннер.— Сейчас там уже ничего ценного.— Он сильно постучал костяшками по темени, надеясь, что Кибби почувствует.
В офисе на него смотрели как на героя: пришел без опоздания, после такой переделки — да еще и не жалуется! И синяков на лице нет… Правда, с утра он заметно прихрамывал, но после обеда исчезала и хромота — после пары кружек, как справедливо заметил Дуги Винчестер.
Брайан Кибби, напротив, на работу не вышел, сказавшись больным, что было на него крайне не похоже.
Осторожные пальцы Беверли Скиннер втирали бальзам-ополаскиватель в овечьи кудряшки Джесси Томпсон. Этикетка на бутылке рассказывала о питательном эффекте фруктовых масел — и действительно, старческие патлы, казалось, оживали и наполнялись свежим соком. Глаза Джесси Томпсон заблестели веселей, рот растянулся в улыбке.
— Неудивительно, что у Геральдины киста яичника. Она всегда была к этому предрасположена. У ее сестры тоже нашли кисту. Ее звали Мартина, помнишь? Она еще с парнем встречалась, который потом разбился на мотоцикле. Смерть где угодно подстережет. Грустно… Такой хороший мальчишка! Представляю, каково было его матери. У меня самой двое — не ангелы, конечно, но если что случится…
Беверли понимала: клиент пытается разнюхать, что случилось с Дэнни. Она и сама точно не знала. Надо его проведать… Субботняя драка на стадионе не шла из головы.
Сколько раз этому маленькому мерзавцу говорила: футбол не доведет до добра!
У меня, кроме него, никого нет… Мальчик мой! Был таким милым ребенком. Он ведь…
В парикмахерскую вбежала Мэнди Стивенсон — в темном от дождя плаще, с налипшими на лицо мокрыми волосами.
—
— Что… Как он?
— Ехал на работу, ждал автобуса.— Мэнди улыбнулась.— Выглядел нормально, шутил… Ты ведь знаешь Дэнни!
— Да уж, знаю!— проворчала Беверли, энергично втирая в волосы Джесси новую порцию бальзама. Надо же, каков эгоист! Волнуешься тут о нем, переживаешь…— Терпи, курочка!— прикрикнула она на притихшую Джесси.— Это тебе на пользу.
Брайан Кибби с детства был ипохондриком. В школьные годы он постоянно ходил по врачам: справка о болезни считалась большой ценностью, ибо давала передышку от издевательств одноклассников. Повзрослев, он начал сторониться докторов и старался никогда не пропускать работу. Жалобы на здоровье продолжались, но исключительно с тем, чтобы привлечь сочувственное внимание противоположного пола: «Ох, чувствую, что захворал» — это была его излюбленная фраза. И вот теперь, схватив действительно серьезный недуг, к тому же не поддающийся диагнозу, Кибби паниковал и чувствовал, что теряет рассудок.
В понедельник утром, под гнетом таких аргументов, как страшные синяки на лице, обморок во время вчерашнего похода и плаксивые уговоры матери, он согласился съездить в Корсторфин и показаться их семейному врачу Филиппу Крэйг-майеру.
— Только знаешь, сынок…— начала Джойс нерешительно.— Надень свежие трусы. Ты ведь к доктору идешь.
— Что-о?..— Кибби покраснел, как помидор.— Конечно, я оденусь в чистое! Я всегда…
— Просто… я заметила, ну… пятна. Как бывает у мальчиков,— нервно объяснила Джойс.— Начала стирать, а там спереди пятна…
Щеки Кибби полыхали огнем, голова поникла, язык прилип к гортани. Мать уже один раз заводила такой разговор — давно, когда он был подростком.
— Я понимаю, удержаться тяжело,— продолжала Джойс.— Но ведь это грех… И для здоровья плохо. Ты же знаешь,— ее глаза взметнулись к потолку,— Он все видит!
Кибби раскрыл было рот, однако передумал возражать.
Хуже всего было то, что мать навязалась сопровождать его к врачу. Кибби насилу уговорил ее выйти в коридор на время осмотра.
Филипп Крэйгмайер попросил его раздеться и скрупулезно обследовал. Они были хорошо знакомы, и Кибби осмелился спросить:
— Доктор, а может, это… эта болезнь от того, что… я себя иногда трогаю?
Филипп Крэйгмайер, энергичный седовласый мужчина с орлиным носом, пристально посмотрел ему в глаза.
— Ты имеешь в виду мастурбацию?
— Ну да… Мама говорит, от нее организм слабеет. Вот я и решил…
Доктор покачал головой.
— Думаю, причины здесь гораздо глубже, чем обычная юношеская мастурбация.
Он приказал Брайану одеться и послал его сдавать кровь и мочу на анализы. Бедный Кибби был так взбудоражен, что сумел пописать лишь после долгих потуг.
В заключение доктор Крэйгмайер усадил перед собой мать и сына и произнес речь. Он подробно описал симптомы болезни и серьезным тоном заключил:
— Убежден, что имел место акт физического насилия.
— В каком смысле?— не поняла Джойс.
— Поглядите на своего сына, миссис Кибби. Он весь в синяках!
— Но ведь мальчик ни с кем не дрался! Он вообще такой привычки не имеет… Это абсурд!
— Ну-у-у, я не знаю!— заныл Кибби.— Я просто даже не знаю…
Доктор Крэйгмайер был неумолим. Он снял с шеи стетоскоп, положил его на стол и заявил: