Амазонка глазами москвича
Шрифт:
Через час Мануэл нашел другой участок, который, как он уверял, не имел постоянного хозяина, и мы решили попробовать здесь счастья. Процесс работы ничем не отличался от применявшегося Мануэлом у берега островка. Я набрасывал на сито породу, а напарник относил ее на сушу и просеивал там. Водоворотика в этом месте не было, но течение оказалось довольно сильное, муть, поднимаемая во время работы, моментально относилась в сторону, и легко можно было разглядеть песчаное дно. Спустя несколько минут мое внимание привлекли снующие невдалеке рыбы. Они ходили небольшими стайками и, казалось, не обращали никакого внимания на старателей. По своему внешнему виду они походили на наших карасей, только раскраска у этих бразильских карасей была более тусклая и голова спереди
— Смотрите, Мануэл, — закричал я, — какие глупые рыбешки! Сами просят, чтобы мы зажарили их. Тащите сюда вашу таррафу, и мы поймаем сразу всю стаю.
Мануэл бросил промывку очередной порции грунта и вошел в воду.
— Нет, эту породу таррафой не поймаешь. Легче рыбу-быка поймать таррафой, чем такую рыбешку, — заявил он. — Это же пиранья.
До этого мне очень часто приходилось видеть засушенных пираний. В большинстве магазинчиков Рио-де-Жанейро продаются для иностранных туристов пираньи чучела с раскрытой пастью, где виднеются два ряда острых зубов. Однако стадо пираний, разгуливающих на свободе, наблюдать не приходилось. Естественно, что моментально пришли на память кадры из документальных кинофильмов, в которых стадо пираний шутя расправлялось за пять минут с большим быком и после такого завтрака готово было съесть еще дюжину. Произведя в уме несложный арифметический расчет, я понял, что со мной пираньи смогут расправиться за каких-нибудь девять с половиной секунд. Придя к такому выводу, я стал с достоинством, но быстро двигаться к берегу.
— Вы что, устали? — удивленно спросил Мануэл. — Давайте поработаем еще час, а потом перейдем на новое место.
— Но ведь здесь пираньи. Не успеешь оглянуться, как слопают в два счета.
Мануэл весело расхохотался.
— Никто нас не станет кусать и есть. Пираньи бросаются, как правило, на запах крови. Можем работать без опаски.
Почему-то на этот раз объяснения гаримпейро звучали для меня не очень убедительно. Под конец было решено искать новое место.
Не стоит здесь рассказывать о том, как Мануэл нашел другой участок и как работали на нем почти до захода солнца. Алмазы не появлялись. Видимо, Мануэлу оказывалась неквалифицированная помощь. Усвоив традицию, я, прежде чем воткнуть лопату в грунт и насыпать первое сито, тщательно плевал на рабочее место, однако без каких-либо положительных результатов.
Наступление сумерек застало нас недалеко от впадающей в Арагуаю реки Бандейро. Вдали виднелось несколько домиков — видимо, какой-то поселок гаримпейрос. Решено было там заночевать. Когда лодка подошла ближе, стали отчетливо слышны звуки самбы, раздававшиеся из одной хижины.
— О, здесь народ гуляет! Наверное, кому-то улыбнулось счастье. Вы слышите, у корруптелос играет музыка! — воскликнул Мануэл. — Мы сегодня потрудились на славу. Так что и нам не грешно будет заглянуть в фешанунка. В обычные дни здесь тихо и спокойно.
Мануэл не ошибался. В тех местах реки Арагуаи, где скапливается несколько хижин гаримпейрос, появляются, как правило, и торговые центры. Лавки, склады снабжают гаримпейрос продуктами и оборудованием или, что бывает чаще, поставляют продукты и оборудование владельцам участков, которые, в свою очередь, выдают их в кредит и аренду гаримпейрос, работающим на их землях. Лавочников гаримпейрос зовут «корруптелос», что в переводе должно звучать как «обиратели» или «лихоимцы». Иногда лавочка выполняет роль своего рода увеселительного заведения, которому гаримпейрос дали оригинальное название «фешанунка», что означает: «Закрывается? Никогда!» Если какому-нибудь гаримпейро улыбается счастье и он находит приличный алмаз, то по старательно поддерживающейся традиции гаримпейро-удачник обязан угощать в фешанунка всех знакомых и незнакомых. Правда, не все гаримпейрос с охотой следуют этой традиции.
Мы привязали лодку к колышку, торчавшему недалеко от двух досок, выполнявших роль
Не успели мы войти в проем двери, как сидевший в одних полотняных брюках гаримпейро вскочил, выхватил из кармана револьвер, что-то лихорадочно всунул в дуло и выстрелил, как показалось, в направлении Мануэла.
— О-ля, Негру, я вижу, к тебе пришло бамборро! — без тени волнения произнес Мануэл и, расставив руки, пошел к стрелявшему.
— Мануэл! — закричал тот. — Карамба! Это же Мануэл! Ты прав, дружище, ко мне пришло бамборро, бамборро в пять каратов. Сейчас здесь все гуляют. Ты тоже будешь гулять. Твой друг — мой друг, он тоже будет гулять.
«Ну и ну! — подумал я. — Кажется, мы попали в интересную историю. Сейчас начнут стрелять и в меня». Предположения, однако, не оправдались: пистолет уже спокойно был водворен на прежнее место, и только рукоятка его торчала из рваного кармана брюк.
— Кашаса, батида, пинга, а может быть, п-п-пива? — в восторге от щедрости своей натуры произнес с пафосом друг Мануэла.
— Кашаса! — был ответ.
Этот местный самогон в несколько раз дешевле, чем бутылка пива, привозимого издалека.
— Бутылку кашаса сеньору! — закричал гаримпейро, обращаясь к владельцу бара — худощавому мужчине, стоявшему за стойкой.
— Эх, Мануэл, — говорил гаримпейро, и белки его глаз сверкали на черном лице. — Полгода ждал я этого дня. А ты же знаешь, вся моя жизнь здесь, на реке. Я же не новичок, не курао. Вообще я родился под Южным Крестом. У других могут пройти два или три года, и ничего не найдут, кроме разве «рисовых семечек» (маленький алмаз овальной формы). Ну, в лучшем случае пускай им попадется «бала» (алмаз округлой формы называют «бала» — «пуля»), А мне вчера попался «шапеу до падре» (алмазы более трех каратов называются «шапеу до падре» — «шляпа священника». И это второй раз за год. Как раз на прошлой неделе я дал обет святой деве Марии: если найду алмаз больше трех каратов, сразу же устрою тройной салют, а то мы что-то обмельчали. Другие, какой бы алмаз ни нашли, пальнут раз, и баста салют. А я сказал — три, и будет три. Еще один остался.
Негру трясущимися руками опять вытащил из кармана брюк револьвер и комок измятых бумажных денег в пятьсот и тысячу крузейро. С трудом отделив от общей кучки пятисоткрузейровую бумажку, он старательно затолкал ее в дуло револьвера и выстрелил. Пуля ушла в том же направлении, что и предыдущая в момент нашего прихода. Это тоже традиция — отмечать таким образом очередную удачу.
Мы с Мануэлом ради приличия выпили немного из поставленной перед нами бутылки. Потом, незаметно выйдя из помещения, нашли место для наших гамаков в соседней хижине и улеглись спать. А из фешанунка до поздней ночи звучала хриплая музыка и слышался громкий голос Негру, еще и еще раз рассказывавшего о своей удаче: о том, как к нему пришло бамборро.