Аплодисменты
Шрифт:
…Скорей, скорей наступайте, студенческие каникулы! И экзамены в институте, и ежедневные выступления — не выдерживаю, нет сил. И отказаться нельзя. «Что? Значит, не можете, отказываетесь, значит. Такая молодая, а уже отказываетесь выступать перед народом. Такими вещами не шутят, деточка! Вот мы напишем о вас в газету…» — «Да что вы, я приеду, я согласна. Пересдам зачет в другой раз. Я обязательно буду, что вы, я так люблю людей, выступать…»
В тот вечер я вышла на сцену очень нервная и неспокойная. Откуда, почему такая интонация, угрозы по телефону? Вот в зале сидят милые, добрые, улыбающиеся люди. Я вижу, что никто из них не способен на ту интонацию, что была по телефону…
Вы
В тот злополучный день ко мне подошел устроитель концерта, как-то очень сосредоточенно-проверочно посмотрел мне в глаза, пожал руку и протянул благодарственное письмо в голубом конверте. Хозяйка моя была в курсе этого угрожающего звонка. «Ну, в чем там дело?» — «Да ничего вроде, как всегда, все прошло нормально». Я грустно постояла перед ней, и мы молча разошлись по своим комнатам. Всю ночь я готовилась к экзамену, чтобы сдать его не в другой раз, а как положено для всех. Лишь бы не выделяться. Скорее бы к родителям!
Я собирала для папы письма, Почетные грамоты за выступления на заводах и предприятиях. Он ведь даже не представляет, сколько ему везу интересного. Вот будет ему радость! И вдруг: в голубом конверте вместо благодарственного письма лежат деньги. Куда звонить, кому? Как называется то место, где я была? Меня привезли и увезли. «Наконец-то догадалась. Да вы что? У меня до вас жила певица. Так она ни одного выступления бесплатно. Это же кровный труд. Веселье и развлечения идут в зал. А у меня от них два инфаркта. Я в сорок лет уже была инвалидом. Вы думаете, как мы с мужем эту кооперативную квартиру зарабатывали? Ездили по Северу с концертами. И я танцевала в холод и мороз в тоненьком трико. И что? Квартира стоит, а здоровье где? Его не купишь. Я думаю, этот дяденька сам и звонил Вам. Вы ему нужны были для сборов, а потому и отблагодарил Вас. Идите и потратьте деньги, получите удовольствие, Вы ведь так молоды, идите», — и хозяйка квартиры почему-то заплакала. Наверное, она вспомнила себя в молодости, в успехе: «Вы знаете, я шла по улице, и за мной несся шлейф „Мицуки“… Вы, конечно, этого запаха не можете знать… Я, Людмилочка, была жуткая красотка!»
Странный этот дядька. Зачем было угрожать? Сказал бы, мол, заплачу за труд, и дело с концом. Ах, какие ядовитые люди встречаются…
Мама вынула меня из поезда еле живую. Она нюхом почувствовала «тревожный сигнал ажиотажа вокруг фильма». Поэтому о моем приезде в Харьков никто не знал. Несколько дней дома я только ела и спала, ела и спала. До меня долетали заботливые перешептывания моих родителей: «Ты корми дочурку получий, як следуить быть. А то як схватить туберкулез! Тогда нам с тобой крышка. Як же ето выходить, Лель? Ребенык еле живой. Можа, хто ее обидев?? Ты подлезь до ней, выведай, ты ж ето вмеишь». — «Не говори, Марк, ерунды. Ты же видишь: ну что мы с тобой такое? Но даже нам стало неспокойно. Со всех сторон нас рассматривают, не знаешь, как себя вести…» — «А с чего ето тебе неспокойно? Ты гордися, як я. Неспокойно…» Папа долго ничего не понимал. А мама сразу оградила меня от рассматривании и праздного любопытства. После фильма у меня появилась куча родственников — ив Харькове, и по стране, о существовании которых наша семья и не подозревала. И папа серьезно разбирал поколения и родственные ответвления своей фамилии, но концы с концами не сходились. Все молодые люди моего возраста, как оказалось, учились
Слух о моем появлении в Харькове просочился и пополз по всему городу. И началось все то же самое, что и в Москве. Но за неимением телефона люди отовсюду шли прямо к нам домой, без предупреждений. И наш двухэтажный обветшалый домик (не знавший ремонта с дореволюционных лет — только однажды к 1 Мая стены его окатили мелом) — наш домик и наша маленькая полуподвальная квартирка превратились в штаб-квартиру, куда приходили и приезжали, откуда уходили и уезжали, где знакомились и договаривались. Папа был весел и счастлив. Сбылась его мечта: «Дочурку увесь мир будить знать! Ну, ще пока увесь мир не знаить, зато наша страна знаить уся. А наша страна, щитай, одна шестая часть усей Земли — так лектор говорив».
А сколько удовольствия получал мой папа, читая письма! Он их распределял на три группы, три категории: «Ответить», «Не отвечать», «Подумать». Надписи он делал на конвертах жирным красным карандашом.
«Ыть ты, якая приятная девычка! Тоже целить ув артистки. Хай вдеть с богум.» — «Ответить».
«Людочка, я, конечно, понимаю, что я Вам нужен, как архиерею гармонь. Мне 26 лет, но я еще учусь и хочу иметь образование. Кстати о гармони. Пришлите мне пять тысяч рублей на баян. Что Вам стоит? Вы же теперь миллионерша.»
— Лель, як же ето? Значить, в нашей дочурки целый миллион? А мы ей сами ув Москву деньги на комнату высылаем. — «Подумать!».
С подобной же просьбой ко мне обращались женщины, чтобы сшить себе такое платье, как у меня в фильме, или чтобы я выслала свое: «Мне так хочется такое же платье, я очень похожа на вас!»
— Лель, ничегинька не понимаю.
— Марк, котик, милый. Люди популярность прямо приравнивают к заработкам. Ты же проходил политэкономию… Ну, прости, не сердись, это я пошутила…
— Лель, а як же дочурке теперь дальший? А если больший не дадуть ще одну «Карнавальную ночь»?
— Марк, котик, будем высылать, как и высылали.
— Да ето я увсегда пожалуйста, з дорогою душою для моего кровнага ребенка…
Как-то утром, рано, раздался стук в дверь. Мы с папой притихли, а мама пошла на разведку.
— А здесь живет артистка? Нам бы хотелось на нее посмотреть.
— А кто вы?
— Это не важно. У нас большой спор возник.
— Я вас слушаю.
— Говорят, что ей сорок лет, что ее в кино просто так сделали.
— Я ее мать. Мне тридцать девять. Как же моей дочери может быть сорок?
— Во молодец мама! Як им врезаить. Пойду посмотрю, што за бабы.
Выяснилось, что кто-то приехал из Москвы и там, на студии, из достоверных источников сообщили, что мне, на самом деле, сорок лет, и много еще чего. Папа пригласил их в дом. Усадил за стол. И глазом приказал маме подать им завтрак. Поставил на стол бутылку водки и несколько бутылок пива. Себе приготовил минеральную «Березовскую». А потом к столу пригласил меня:
— А вот и моя дочурка, киноактриса.
Женщины заерзали, заулыбались. Они казались мне уже старыми, им обеим было лет по тридцать. Я им вежливо отвечала на какие-то вопросы, косилась на маму, мама на папу. А он наливая женщинам водку, советуя запивать ее пивом, произносил «за честь, за дружбу». Потом вынес баян и громко, на весь двор, заиграл. Женщины развеселились и под хмельком запели: «Зачем тебя я, милый мой, узнала…» Мама переменилась, и ста-ла подыгрывать папе. А он вдруг резко прекратил «завтрак».