Арлекин
Шрифт:
– Держался молодцом! А это - дарю. Сувенир на память. Не каждый день приговаривают к расстрелу, а потом дарят жизнь.
"Браслеты" взял, не сказав "спасибо". Стиснул их, хрустнул цепкой и зашвырнул в море разъединенные стальные кольца. Ошеломленный капрал сначала выругался, потом рассмеялся и, махнув рукой, кинулся догонять караул.
6
– Говоришь, Маскем протирает штаны в палате лордов?
– По словам О'Греди...
– Ладно, ладно! Знаю, что "по словам". Живуч лорд, и мне дал понять, что значит родиться дважды. Ох дал!.. Сволочное это состояние находиться на мушке. В бою, к примеру, не думаешь: колупнет не колупнет, ломишься до первой пули, а тут...
Наверху гремело:
...р-реб-бята, сюда мы
глаза сверкали, как агаты, агаты, агаты,
и на щека-ax игра-ааа-ла-ааа кроф-фффь!
– Ч-черт, вот заладили! Озвереть можно!
– С самого утра, Володя...
– Ну?! Пойду попрошу хлопцев сменить пластинку Я понимаю: жить невозможно без наслаждений, но".
– Иди-иди...
– Иду-иду!..
...Он прав. Страшно знать, что ты обречен, что спасения нет, что эту секунду ты еще живешь, дышишь и мыслишь, но миг и... Тьма. Небытие. С тобой? Не может быть! Как это представить? Даже присутствовать ПРИ ТАКОМ и то страшно, и это вот "присутствие" тем страшно, что ставит человека перед выбором, и очень непросто бывает выполнить солдатский девиз: "Сам погибай, а товарища выручай". Когда человек в бою, когда, по словам Володьки, "ломишься до первой пули", наверное, легче. Да, нужно поступать, чтобы не казниться потом. Так и поступать во всех случаях жизни, чтобы не казниться и не чувствовать себя дерьмом до конца дней своих.
"Господи, ну что за мысли приходят в голову, когда перед глазами ТАКОЕ море! Ласковое... шумит... плещет..." - Я уговаривал себя, но уже не мог прогнать из глаз другое море: Балтику. И свой бронекатер, набитый солдатами и моряками, отходящий со шхерных островов. Ко мне набилось не меньше сотни. Забрали всех, вышедших на берег, зато не повернуться ни на палубе, ни в низах. Отошли, но кабельтовых в пяти заметили шлюпку, а в ней - человека, полураздетого, замерзшего, еле живого. Он стоя греб какой-то доской, причем шлюпка, буквально на глазах, погружалась в воду. На полном ходу подойти нельзя - потопим, на малом - не успеем. А уж и думать некогда: боец-то уже в воде, уже захлебывается и почти не кажет макушки. Секунда-другая - и хана! Но подскочили близко, я даже глаза его увидел. Огромные глазищи, обмерзшие... в эдакой оторочке из бровей и ресниц. Какая обреченность была в тех глазах! И ужас был, и оторопелость, крик немой, и тоска смертная, и неверие, что кто-то может его спасти. Дело-то секундное! А может, и хотели глаза попросить о помощи, да не успели. Тут и сработало реле... Как был в меховом реглане и тяжелых, до пояса почти, сапожищах, так и ухнулся с мостика за борт. Должен сказать, что когда есть силы, инстинкт у человека срабатывает экономно и разумно У меня тоже подкорка сработала: сейчас уляжемся рядышком на дне - вот и вся моя "помощь"! Как удалось, почти мигом, избавиться от одежек - ума не приложу, но сбросил и бойца добыл, вынырнул на поверхность. С борта нас приняли в два багра, чуток поцарапали - ничего, зато - в тепло, да спиртом, да суконной портянкой! Я-то переоделся и - на мостик, ну а парня дольше приводили в себя: крепко продрог, всего скрючило, а сердце, видно, захолонуло. Когда оклемался, вроде и не совсем поверил, что жив остался. Ползет, вижу, по щеке единственная слеза-слезинка... И я понял, что родился сегодня этот парнишка вновь...
Я вообще не могу видеть, когда плачут мужчины, но когда вот так, когда все проливается одной каплей - совсем худо делается. Тем более вижу, жжет ему та слезинка щеку, а пальцы скрючило. Скребет рядом - достать не может. Война...
...Арлекин, черт старый, вприпрыжку скатился на пляжик и с ходу упал на прежнее место. И вдруг подумалось мне, а сколько же раз он тонул за войну? Сколько раз - он-то?
– "На ложе из ила прилягут матросы, чтоб вечностью стать, как морская волна..." - пропел свое, старое, и - непостижимо! - угадал мои мысли: Девять раз.. Девять раз тонул, а вот купаюсь и не имею зла на эту распроклятую
...Мир полон радости и счастья.
Но край родной милей всего,
И так прекрасно возвращаться
Под крышу дома своего!
– Вот поросята, не мытьем так катаньем... - начал он, но я спросил невпопад:
– А шотландца... Роберта Скотта тебе не хочется увидеть?
– Мало ли... Хочется-перехочется!.. Мы и виделись с ним только один раз после объятия-поцелуя. Допустили попрощаться, и на том спасибо. И о чем, думаешь, я его спросил первым делом? О бабочке на щеке. Почему да как... Оказывается, в Гонолулу его подловили по пьяному делу дружки-приятели. Ну и... отметили. Что-то подсыпали в зелье и разрисовали иголками. Конечно, повидаться неплохо, но он, Федя, не лорд Маскем и даже не кептен О'Греди, а медный британский винтик Сработан вроде надежно, но если закатится в щель попробуй отыщи.
– Если захотеть...
– Брось! Ты знаешь, сколько было Роберту в ту пору? Не поверишь полста! Я и то удивился: как, мол, угодил на военный флот? Полста - в сорок третьем, а нынче какой год в календаре? Ну-ка, проэкстраполируй, товарищ судоводитель. Да на поправки возьми: на болезни там, раны, на те же годы и мины-торпеды. Это мы с тобой - жучки-бодрячки, но нам-то, скажи, сколько было в ту пору? То-то!..
– Эк ты заладил: то ему "сколько", то нам...
– "Заладил"! Столько лет прошло, а все как наяву!..
Арлекин покинул крейсер к норду от Фарерских островов.
Отряд шел в Портсмут, на юг, и только "Черуэлл" - фрегат лейтенант-коммандера О'Греди, отворачивал на вест, чтобы, миновав Оркнейские острова и уваливаясь к зюйду, отшвартоваться в Ливерпуле. Имелись повреждения корпуса, требовавшие капремонта, а условия для него могли представить только западные порты метрополии.
Арлекину предложили перебраться на фрегат.
Что ж, яснее ясного: Маскем хочет поскорее избавиться от человека, из-за которого на борту крейсера слишком много болтают, слишком много шепотков и пересудов, не устраивающих коммодора. Арлекину, положим, все равно, что на "Абердине", что на "Черуэлле". Убраться - даже лучше. Все-таки подальше от постной рожи Маскема, хотя они больше и не виделись со времени трибунала.
Путешествие с борта на борт предстояло совершить способом, применявшимся только в шторм, да и то в случае крайней необходимости. Нынче шторм существовал в воображении Маскема, однако приказ коммодора - закон, а мнение "пассажира" просто не принималось в расчет. Да его и не спрашивали об этом. Поставили в известность и назначили время. Он не гордый - переживет, да и волна небольшая. За то спасибо, что позволили повидаться с Робертом Скоттом.
...В карцер проводил давешний капрал.
Роберт похудел, сдал. Он и раньше не выглядел толстяком, а нынче, сказал улыбнувшись, "стал окончательно стройным".
Им отпустили около получаса. Услышал Арлекин про бабочку, узнал, что Роберт с детства скитается по свету, что единственная сестра перебралась в Абрайрон, и если еще жива (года назад желудок не давал житья), то по-прежнему помогает мужу. У того - овощная лавка, а сам он - первостатейная сволочь: за пару пенсов продаст мать родную. Давным-давно он, Роберт, набил зятю морду и больше не появлялся в доме сестры.
"Давным-давно" - любимое присловье шотландца Хорошее и плохое, даже случившееся вчера, относил к стародавним событиям.
– Заставить бы Адольфа подавиться собственным дерьмом и...
– И что же? - подзадорил Арлекин.
– Жаль, не удалось конвою прорваться в Россию... - Скотт улыбнулся. Быть может, я и побывал бы в Архангельске.
– А что, уже бывали там?
– Давным-давно... Кажется, в одиннадцатом году
– Погоди, Роберт, сколько же вам лет?
– Пожалуй, многовато для матроса, - снова улыбнулся и уточнил: - На рождество стукнет сорок девять.
– Как же... Каким образом - на "Абердин"?!