АртХаос. Повесть и рассказы
Шрифт:
Зачем я полез в торги? Ради интереса, надо же разбудить это сонное царство. Можете считать это внезапным помутнением сознания, флюиды «Мескалинового шторма» добрались и до меня. Покупать картину я не собирался, просто немного подразню. Если кто-то действительно хочет купить этот наркотический бред, он его купит.
– Двести! – девушка из второго ряда не стала ждать удара аукционного молотка.
– Двести пятьдесят! – я тут же повысил ставку, демонстрируя всю серьезность своих намерений.
Похоже, третьей силы в этом противостоянии не намечалось.
Распорядитель, не начиная
– Триста! – барышня не разочаровала ведущего. Но только ее «триста» больше напоминало презрительное «фыр». Примерно так фыркали аристократы в сторону внезапно разбогатевших буржуа, случайно оказавшихся в высшем свете.
Я узнал девушку – госпожа Тураева собственной персоной. Она не гналась за публичностью, но при этом была вполне узнаваема. Тураева вела многие бракоразводные процессы в богемной среде. Ее участие практически гарантировало победу одной из сторон. Но при этом адвокат Тураева была крайне разборчива в клиентах. Она руководствовалась не только процессуальным кодексом, но и собственными представлениями о нравственности и справедливости. Загулявшие мужья, меркантильные стервы и моральные уроды – все они шли лесом. Конечно, с учетом яркой внешности и молодости Тураеву поначалу не воспринимали всерьез, но она быстро заставила злопыхателей заткнуться. В голливудских фильмах, для возбуждения зрительского интереса, молодые девахи модельной внешности частенько демонстрируют феноменальные умственные способности. Тут был примерно такой же случай, но только с одной лишь разницей – это была правда.
Адвокатесса периодически появлялась на подобных мероприятиях и прикупала какие-то предметы старины. Ясен пень, что действовала она по чьей-то указке.
– Триста пятьдесят! – я решил продолжить игру, не сомневаясь, что после меня ставка снова будет повышена.
Но моментального ответа не последовала. Тураева взяла паузу.
Вот тут я слегка занервничал. Уж очень не хотелось повторить судьбу Бендера и Воробьянинова, которых после отказа платить выперли с аукциона под всеобщее улюлюканье.
– Триста пятьдесят тысяч рублей – раз!
Тураева не спешила вмешиваться.
– Триста пятьдесят тысяч рублей – два! Господин справа! Ну, господа, не упускайте возможность стать обладателем настоящего шедевра русской живописи!
Я посмотрел на адвокатессу – ну, давай уже, сделай ставку, которую мне не перебить!
– Четыреста тысяч – Тураева как бы нехотя подняла руку.
Ах, какая досада! Как мне жаль, что сие произведение отныне не будет украшать стену моего фамильного замка. Придется покинуть это негостеприимное место с понурой головой.
– Новое предложение, – ведущий довольно улыбался, – и я думаю, что это не предел! Четыреста рублей – раз!
Из первого ряда послышались недовольные замечания.
– Прошу прощения, четыреста тысяч рублей! – спохватился распорядитель. – Раз!
Что ж, мне пора покидать поле битвы, которую я и не собирался выигрывать. Уйти незамеченным у меня не получится, но я, по крайней мере, сделаю это быстро, без излишних церемоний и долгих прощаний.
Я встал и по узкому проходу вдоль стены направился к выходу.
– Четыреста тысяч рублей –
На секунду обернувшись, я увидел, как Тураева провожает меня удивленным взглядом. Вернее, даже не провожает, а выпроваживает.
Нет, сегодня явно был не мой день. Только-только я попытался протянуть руки к прекрасному, как сразу же получил по ним здоровенной металлической линейкой. Но меня радовало то, что кто-то потратил больше, чем планировал. Мелкая, но радость. И в этом был определенный смысл. Был бы рядом сейчас Илья Стражников, то он бы точно поблагодарил и сердечно обнял меня за то, что я поднял его авторитет ровно в четыре раза.
Я ускорил шаг.
– Четыреста тысяч рублей – три!
Мне показалась, что последние слова ведущий кидал уже мне в спину, словно посмеиваясь надо мной. Да наплевать! И не очень-то хотелось.
Я толкнул дверь.
– Продано!
– Ты пялишься на мою грудь?!
– Ага.
– Ну и как тебе?
– Да так… На троечку.
Горобец вел машину очень аккуратно, умело лавируя в городском потоке, но при этом неукоснительно соблюдая все правила. Такая манера вождения явно не была по душе Чащину.
– Что ты тупишь на каждом перекрестке?! – бушевал на заднем сидении здоровяк. – Или твой дыр-дыр по-другому не может?
В ответ Горобец лишь неопределенно крякнул. Тут нужно было отдать ему должное – Мицубиси Паджеро, даже с учетом своего предпенсионного возраста, находился в идеальном состоянии. В этом деле Горобец не жалел ни времени, ни сил. Все в своей машине он стремился делать своими руками, а машина, словно отвечая взаимностью на такое отношение, верой и правдой служила своему владельцу.
– Дров твой самовар много жрет? А по трассе? – не унимался Чащин. – Я, кажется, понял, это на самом деле не Паджеро, а Пандажеро! Ха-ха!
А вот очередное упоминание бамбукового медведя Горобцу явно не пришлось по вкусу.
– Сейчас пешком пойдешь, – огрызнулся водитель, – вот гляжу на тебя, Чаща, и понимаю, почему говорят, что у нас на Руси дураков еще лет на сто припасено.
– Тихо вы! – Бригов решил пресечь перебранку подчиненных. – Димон, а мне вот твой агрегат больше напоминает «Фердинанда». Помнишь, как в «Место встречи изменить нельзя»? Классика!
Бригов усмехнулся. В детстве он отлично запомнил эпизод, когда Глеб Жеглов из окна служебного автобуса стрелял в удирающих бандитов.
Пасюк! Ваня, а ну держи меня! Как держать?! Нежно!
Тогда-то принципиальный и жесткий Жеглов и стал примером для мальчика Пети, который вырос в следователя Петра Сергеевича Бригова. Вор должен сидеть в тюрьме!
Как-то незаметно под разговоры и перепалки следователи добралась до места назначения. Знак «Остановка запрещена» был проигнорирован. Формулировка простая – служебная необходимость. Бригову, конечно, такие вольности подчиненных не очень нравились, но в этот раз он предпочел закрыть глаза на небольшое злоупотребление.