Асцендент Картавина
Шрифт:
И правда, стоило паре обезьянок не в меру разыграться, как огромный самец изловил одну из них и дал ей затрещину, от которой бедняга заверещала, будто резаная.
— Ну, видел? — осведомилась Елена Сергеевна, с видом недовольной учеником строгой учительницы. — Какие сделаем выводы? Тебя это не наводит на определенные мысли? Впрочем, ты же у нас гуманитарий, к анализу не привык! В таком случае, надо чаще сюда приходить, тогда, может быть, поймешь законы, на которых стоит этот мир…
— Все, с меня хватит! — сделал движение уйти Игорь Леонидович, но Алена его остановила.
— Постой, главного я еще не сказала! Обрати внимание, обитатели вольера выглядят сытыми и
— Ах вот ты о чем! — едва ли не с облегчением воскликнул Хлебников, так что все присутствующие, включая обезьян, посмотрели на него с тревогой. Рассмеявшись, он потянул жену к выходу. — Совсем не обязательно было тащиться в зверинец, у меня прекрасно развито воображение…
Оказавшись на воздухе, Игорь Леонидович первым делом схватился за сигареты, протянул пачку Алене. Та вытащила из нее одну, но автоматически, курить не собиралась.
— Знаешь, ты меня удивил! Честно скажу, не ожидала…
Хлебникову очень хотелось спросить: «чем же?», но он промолчал. Полезная привычка не спешить открывать рот не раз его выручала. По совету отца, он завел ее еще в молодости. Не надо мешать людям говорить, наставлял сына старший Хлебников, особенно, когда они говорят о себе, и тебя будут считать добрым малым и отличным собеседником. А мнение свое еще успеешь высказать, с этим спешить не стоит. Мудрый был старик, но карьеры не сделал и не слишком преуспел. Зато любимый отпрыск порадовал, взял от жизни свое, а кое кто из недоброжелателей утверждал, что прихватил и чужое. В них, в недоброжелателях, в таком гадюшнике как литературная тусовка недостатка не наблюдается.
— Роман напомнил мне твои первые вещи, — продолжала Елена Сергеевна, — может быть не такие выверенные, но написанные с любовью к людям и откровенные. Не думала, что после всего, что ты наваял… — она запнулась. — Трудно, наверное, было взглянуть на себя со стороны, а где-то тебе даже удалось подняться до самоиронии! И написано неплохо, но, признаюсь, я ожидала чего-то другого. Мне казалось, ты собирался писать о нашей с тобой молодости, о том же Картавине, только не теперешнем, а том нашем ровеснике. Выбор его в главные герои показался мне неожиданным, хотя не могу не признать, Стэнли получился у тебя живым…
Игорь Леонидович сдержанно улыбался.
— В этом есть и твоя заслуга…
В определенной мере его слова были преувеличением, хотя какие-то моменты Хлебников с Аленой обсуждал.
— Клава хороша, — заметила Елена Сергеевна, оглядываясь по сторонам, куда бы выкинуть сигарету, и добавила: на этот раз ты сумел обойтись без присущих твоим вещам липкой на ощупь пошлости…
Вот и пойми ее, — думал Игорь Леонидович, — хвалит она тебя или пользуется возможностью повозить мордой по столу. И все же ему было приятно. Алена права, находившийся в работе роман во многом отличался от выходившей из под его пера продукции, впрочем, именно той, что принесла ему деньги и известность. Мнения о ней были диаметрально противоположными, но Хлебникова это не волновало. Посмотреть на себя со стороны, чему она так удивилась, вообще труда не составляло. Прежде чем писать негатив, а это еще предстояло
— Пойдем, выпьем по чашке кофе! — прервал Игорь Леонидович продолжавшую говорить Алену, и только когда они устроились за столиком в кафе спросил: — Ну а теперь скажи, зачем надо было тащить меня в зоопарк?
— Неужели ты еще не понял? — удивилась она, а может быть сделала вид, что удивилась. Актерствовала, как с ней порой случалось.
— Понял — не понял, — пожал плечами Хлебников, — хочу это услышать от тебя!
Елена Сергеевна колебалась. Людям свойственно избегать говорить начистоту, яркий свет может и убить. Куда привычнее прятаться в полутонах полуправды.
— Ну, если таково твое желание!.. — закурила, прищурилась. То ли от дыма, то ли от того, что хотела лучше его рассмотреть. — Я бы на твоем месте выбросила из текста стишок! Не стоит дразнить гусей…
— Вот оно как? — хмыкнул Игорь Леонидович, хотя именно этого и ждал. — Ты призываешь меня вернуться к тому, что сама же называешь чернухой, писать на потребу шариковым? Забавно! Хотя твою логику не трудно понять…
Елена Сергеевна вспыхнула. Умна была, ухмыльнулся про себя Хлебников, всегда была умна!
— Намекаешь на то, что меня волнует угроза нашему благосостоянию?
— А разве не так?.. — губы Игоря Леонидовича растянулись в тонкой иезуитской улыбочке.
— Не совсем! — покачала головой Елена Сергеевна, как если бы соглашалась с мужем, но лишь частично. — Как бы тебе объяснить?.. Я могла бы понять такой шаг, если бы ты пошел на принцип, но в это поверить трудно. Зная тебя не первый год, могу без тени сомнения сказать, что в Дон Кихоты ты не годишься… впрочем, как и в Санчо Панца, у него были свои убеждения! Ты конформист, и этим все сказано! — усмехнулась. — Злоязычие и фрондирование могут и не простить. Там, — подняла она к потолку палец, — наверху! В нашей стране ничего независимого от власти нет. Сам же говорил, мы живем при демократии, как приживалки при хозяине. Ты ведь не намерен играть в диссидентов, правда?
Хлебников подождал пока официантка поставит перед ними чашки и тарелочки с пирожными и только тогда ответил.
— Нет, не намерен! В казаки-разбойники в детстве наигрался. А ты, вижу, действительно разволновалась! — сделал глоточек кофе и вскинул на жену ехидные глаза. — Могу успокоить, финансово мы не пострадаем, скорее наоборот! Все ходы просчитаны. Сегодня только идиоты и идеалисты, что, впрочем, одно и то же, берутся за перо, не подумав как сбыть с рук свой товар. Я всего лишь первопроходец, подожди немного и увидишь, за мной хлынет толпа эпигонов, — Игорь Леонидович подцепил кусочек бисквита на вилочку, но руку задержал. — Фишка в том, что публика перекушала бульварной бредятины, ей хочется чего-то свеженького. Дерьмо, — положил бисквит в рот и продолжал, жуя, — оно тоже приедается. Публика любит все грязненькое и сальненькое, ей приятно знать что звезды и те, кто на виду, такие же паскудники, как она сама, а то и поболе. Еще Пушкин заметил, что при открытии всякой мерзости толпа в восхищении, потому что в подлости своей радуется унижению высокого. На потребу ей я и не меняю своего известного в широких кругах имени и пишу о себе такое, о чем многим хотелось бы прочесть…