Азовский гамбит
Шрифт:
– Чего он, дразнится?! – надулись девчонки.
– В другой раз обязательно возьму вас с собой, милые, – пришлось пообещать.
– Точно?
– Я вас когда-нибудь обманывал? – постарался удержаться от усмешки я, глядя в серьезные мордашки девчонок.
Последним ко мне подошли прощаться Анисим Пушкарев вместе с дочерью – новоявленной княгиней Пожарской. Поскольку молодой супруг отправлялся вместе со мной, глаза у Машки были, что называется, на мокром месте.
– Ну, полно, – попытался утешить я воспитанницу. – Мы ведь
– Ты так всегда говоришь, – хлюпнула она носом, не сводя глаз со своего суженного, – а потом, раз, и на войну ускакал!
– Ну, хочешь, повелю ему остаться? – хитро улыбнулся я, увидев, как вытянулось от подобной перспективы лицо стольника.
– Нет! – твердо возразила мне Марья. – Служба первое дело!
– Ну, вот и договорились. Иди поцелуй своего милого еще разок на прощанье, да мы поедем.
– Все в порядке? – спросил я у Анисима, воспользовавшись тем, что мы остались одни.
– Все сделал как велено, – так же тихо отвечал мне стрелецкий голова. – Дом справный куплен в Кукуе, со всей мебелью и прочей обстановкой. И денег дал, на первое обзаведение. Так что не пропадет, я чаю, Анхелика.
– Я тоже так думаю.
– А если? – помялся в нерешительности Анисим.
– Что еще?
– Ну, вдруг дите будет?
– Вот когда будет, тогда и будем думать! – строго посмотрел я на него. – В крайнем случае, воспитаешь. Я же твоего воспитываю!
Несколько ошарашено посмотрев сначала на меня, потом на карету, в которой уже сидели мальчишки, Пушкарев задумчиво почесал затылок, но возражать не посмел.
Верфь встретила нас молебном и одуряющим запахом свежих дубовых стружек и смолы. Посреди нее исполином возвышался корпус будущего галеаса, а вокруг него, как свита подле короля, теснились галеры в разной степени готовности, еще одна качалась на воде у недавно выстроенного причала, и на ней собирались ставить мачты. Судя по всему, именно ее и доставили из Голландии.
Выглядел этот первенец будущего Российского флота довольно нарядно. Обе надстройки и носовая, и кормовая обильно украшены резьбой, а на транце вдобавок еще и барельеф со сценой поединка Давида и Голиафа. Для галеаса также заготовлен декор, только гораздо более пышный. Там уже не фигурки, а настоящие скульптуры, да еще и позолоченные. Венки вокруг портов и масса других архитектурных излишеств.
Узнавая перед заказом стоимость кораблей, мое величество слегка обалдело. Дело в том, что 32 пушечный фрегат, а галеас по сути тот же фрегат и есть, только с гребцами на нижней деке оценивался ни много, ни мало в сто пятьдесят тысяч гульденов, причем почти половину из этой суммы составляли именно украшения с вооружением. А его ведь еще необходимо доставить и собрать, что тоже не бесплатно.
Пушки, хвала создателю, мы умели лить и сами, а вот декор. В общем, я потребовал обойтись без всей этой буржуазной роскоши, а в ответ наткнулся на стену непонимания, как со стороны своих ближников,
– Умаление чести! – заявили одни.
– Над вами будут смеяться по всей Европе, – вторили им другие. – Скажут, что русские задолжали подати Крымскому хану, а потому не могут заказать нормальные корабли…
– Мне плевать на мещанские вкусы! – рявкнул я в ответ, но после долгой осады сдался и разрешил «немножко, чтобы не совсем уж по-нищенски». И вот вам здравствуйте.
– Красота! – хмыкнул я, глядя на все это великолепие и прикидывая про себя сколько бы стоил в таком случае «полный фарш».
– Лучшие мастера Антверпена приложили все усилия, чтобы ваше величество остался довольным! – сдержанно поклонился голландский мастер, не уловивший в моем голосе сарказма.
– Господин, как вас?
– Уго Вандам, государь.
– Слава тебе господи, хоть не Жан Клод!
– Что простите?
– Я спрашиваю, сколько времени займет достройка оставшихся кораблей?
– Галеры – самое многое месяц. Галеас можно спускать хоть завтра. Ваши мастера оказались вовсе не такими безрукими варварами, как об этом толковали у нас.
– Кому интересно, что болтают пьяницы в тамошних кабаках, – пихнул мастера в бок Петерсон.
– О, нет, – возразил Вандам, очевидно, имевший скверную привычку резать правду матку не взирая на последствия. – Так сказал один шведский епископ, прибывший к нам с посольством короля Густава Адольфа. По слухам, он много путешествовал, проповедуя слово божье.
– Этого сукина сына случайно звали не Глюк? – нахмурившись, спросил я.
– Совершенно верно, государь. Я даже как-то был на его проповеди, когда он обличал рабскую сущность московитов и их склонность ко всем смертным грехам, включая содомский.
– Видит бог, когда-нибудь я вобью ему эти слова в глотку, – пробормотал я, после чего снова обратился к мастеру. – Вот что я вам скажу, друг мой, находясь в России, не стоит повторять явные глупости, даже если их сказал ваш епископ.
– Как будет угодно вашему величеству, – сообразил-таки, что наболтал лишнего голландец.
– Ну и поскольку к спуску все готово, то завтра все и устроим.
– Тебя лишь ждали государь, – вылез вперед Минин, – чтобы ты ладьи сии нарек, да дланью царской благословил.
– Вот и славно, – согласно кивнул я. – Надеюсь, хоть копировать этих идолов не стали?
– Зачем же идолов, – расплылся в умильной улыбке сын прославленного лидера Ополчения, нешто у нас на Руси добрых резчиков не стало? Почти готовы уж угодники святые, как раз по числу галер.
– Красиво как, батюшка! – восхищенно пискнул выбравшийся, наконец, из кареты Дмитрий.
– Еще бы пушки, – мечтательно добавил Петька, явно представляя, как будет стрелять из них по неведомым супостатам.