Багульник

Бытовой Семен Михайлович

– Как тебе не стыдно иронизировать!

– Какая ты все же эгоистка! Разве я когда-нибудь вмешивался в твои медицинские дела? Разве я возражал против темы твоей будущей диссертации? Что хотела, то и выбрала себе. А ты, решительно ничего не понимая в лесоводстве, берешь на себя смелость рассуждать, что лучше - бук или кедр? И вообще, кажется, я тебе стал противен.

И Ольга, не умевшая лгать, спокойно сказала:

– В данную минуту да!

– Спасибо за признание, дорогая жена! Кстати, я это заметил гораздо раньше...

–

Неправда, раньше ты этого не мог заметить. Даже в поезде, когда ты беспрестанно дулся в карты и пьянствовал с этим... писателем, я все тебе прощала. А теперь, теперь...
– Она залилась слезами.

Юрий подошел, попробовал успокоить, она резким движением сбросила с плеч его руки. Потом поспешно вытерла глаза и стала убирать со стола.

– Так мы ни о чем и не договорились, - сказал он как можно спокойнее.

– Если тебе так лучше...

– Почему ты говоришь "тебе", а не "нам"?
– перебил он ее. Странно...

– Ничего странного нет! Я обязана жить и работать там, где я больше всего нужна. Я - врач! И кроме личного счастья есть еще и счастье общее, всеобъемлющее. Оно - как море, куда вливаются тысячи речек, вроде нашей Бидями. Так же, как море не может без этих таежных речек, так и речки, в свою очередь, если бы они не спешили влиться в него, пересохли бы до самого дна. Юра, я чувствую себя именно такой речкой, хоть малюсенькой, но живой, которая все время в пути, в движении - от истока до самого устья...

– Мы с тобой капли в море, Оля. Убавится одной-двумя каплями, никому решительно не будет заметно.

Она измерила его таким презрительным взглядом, что он не выдержал и отвел глаза.

– Да, зря ты не вышла за Тимофея Уланку. Он местный житель, так сказать, абориген.
– И с явным намерением уколоть ее иронически добавил: Тем более что старик приезжал к тебе с... этим... калымом...

Она остановилась в дверях, подумала, медленно обернулась к Юрию и негромко, но достаточно твердо сказала:

– Можешь ехать!

2

Когда Полозов пришел в контору оформлять документы, директор леспромхоза Буров сказал:

– Задерживать вас, Юрий Савельевич, по формальным причинам, понятно, нет оснований. Но как-то неладно получается, что главный инженер уезжает в самый разгар лесоразработок!
– И затем более мягко: - Может, подумаем?

Юрий промолчал.

– Давайте отложим вопрос до весны, скажем на апрель-май...

Юрий отрицательно мотнул головой и как можно спокойней сказал:

– При всем желании, Харитон Федорович, не могу. Там у них в академии тоже свои планы. А в вызове предписывается прибыть в Ленинград к двадцатому января.

Тогда Буров спросил:

– Товарищ Щеглов знает о вашем отъезде?

– Я, Харитон Федорович, беспартийный и вряд ли должен согласовывать свой отъезд с секретарем райкома.

Буров по привычке достал из верхнего кармана кителя металлическую расческу, быстро зачесал свои редкие, рано поседевшие

волосы. В глаза Юрию опять бросился несмывающийся пятизначный номер на руке Харитона Федоровича, и Полозов, словно от холода, поежился. На какое-то мгновение ему даже стало неловко, что этот добрый человек, с глубокой страдальческой складкой у рта, с синими мешочками под глазами, столько перенесший в своей жизни, должен уговаривать его, Юрия Полозова, молодого, полного сил, не знавшего никакого горя, не уезжать из Агура. Но это чувство неловкости быстро прошло.

– Так-то оно так, - сказал Харитон Федорович, продувая расческу и засовывая ее в карман.
– Однако все мы под одним богом ходим - партийные и беспартийные. Тем более что в наших, знаете, условиях каждый работник на счету. Вот только жаль, что Сергея Терентьевича нет на месте, может, сходим с вами ко второму?

Юрий понял, что Буров имеет в виду второго секретаря райкома Петра Савватеевича Костикова.

– Нет, мне незачем ходить, Харитон Федорович, - твердо сказал Юрий. Прошу вас подписать приказ.

Буров взял папиросу, обмял ее.

– А доктор Ургалова, - улыбнулся Харитон Федорович, - дает свои, так сказать, санкции на ваш отъезд?

– Я думаю, что это наше внутреннее дело, Харитон Федорович, - тоже с улыбкой ответил Юрий.

– Что ж, Юрий Савельевич, очень жаль! Но, как говорится, насильно мил не будешь. Езжайте! А надумаете вернуться, милости просим... будем рады.

Только Юрий ушел, Буров позвонил Костикову. Тот сказал, что доктор Ургалова недавно заходила в райком, спрашивала Щеглова, а когда он, Костиков, спросил, по какому делу, Ургалова ответила: "По личному" - и сразу же откланялась.

– Смотри, Петр Савватеевич, у них что-то неладно!
– сказал Буров. Полозов-то беспартийный, а Ольга Игнатьевна коммунист, следовало бы вам с нею поговорить...

– Я, конечно, не против, товарищ Буров, но она спрашивала Щеглова, видимо Сергей Терентьевич ей больше нужен. А ты подписал Полозову приказ?

– Да, Петр Савватеевич, подписал. Формально все правильно, но по существу...

– А как у тебя с заменой Полозова?

– Пока придется назначить лесотехника Курдова. А там посмотрим.

– Что ж, тебе в твоем хозяйстве видней. Кстати, как твое здоровье, Харитон Федорович?

– Доктор Берестов говорил, что какой-то спазм. Советовал бросить курить. Да разве бросишь, Петр Савватеевич?

– Ну, поправляйся, товарищ Буров, заходи!
– и повесил трубку.

Буров взял было недокуренную папиросу, но тут же положил ее в пепельницу. Вытерев взмокший от пота лоб, тяжело вздохнул: "Да, кто в море не бывал, тот и горя не видал. Молодо-зелено!"

Ольга, забежав в больницу и отдав кое-какие распоряжения, сразу же пошла домой. Она застала Юрия, когда он, перерыв в шкафу все чистое, выутюженное белье, отбирал свои сорочки и кидал их как попало в раскрытый чемодан.