Барин-Шабарин 4
Шрифт:
Кстати, тут мух так много, а они ведь любят известную субстанцию. Так что поневоле задумаешься, а все ли люди, что вокруг, достойные.
Ну а если без шуток, то палатке командующего ничего особенно страшного не произошло. Иван Федорович может сколько угодно злиться, даже в чём-то меня обвинять, но лишь наедине и неофициально. А я послушаю отповеди да дальше пойду. Тем более, что в обществе он будет вынужден меня хвалить — а иначе ему придётся признать, что он не способен удержать в своих руках контроль.
В свою очередь, уже сразу после битвы при Мешковице, которая, похоже, всё же разгорается прямо сейчас, журналист Хвастовский, следующий за моим
В каждой статье есть упоминание, благодаря какому оружию был повержен враг. Так что рассказывать о деятельности отряда — значит не только прославиться, это ещё и бизнес, и политика. Ведь купить себе револьвер, который способен помочь воину выстоять сразу против десятерых польских уланов, станет делом чести. Даже если этот револьвер будет стоить неприлично дорого.
Уж так устроено общественное мнение.
А револьверы и винтовки, которые мы всё-таки собираемся производить, действительно будут стоить немалых денег. Я хотел бы выйти на такую розничную цену, при которой за прибыль от двух проданных винтовок можно будет произвести как минимум ещё одну. Это позволит очень скоро развиваться и расшириться. А, если мы продадим много винтовок населению, то во время серьёзной войны (сказал бы — в случае, но ведь я знаю точно, что она разразится) половина из этого оружия так или иначе окажется на фронте. И будет разить врагов России.
— Я почитаю сии бумаги на досуге! — уже всем своим видом выпроваживая меня, сказал светлейший князь Иван Фёдорович Паскевич.
На столе командующего лежало двенадцать исписанных мелким почерком листов. По сути, это моя докладная записка, хотя я бы назвал так: «манифест нынешней и будущей войн». Тут я писал не то, что есть плохого в русской армии, стараясь негативные стороны завуалировать и преподнести, будто бы это не у нас, а у них так всё плохо, но нам нужно брать опыт других.
Сперва, убедившись, что князь Паскевич, как и его офицерское окружение, плохо восприимчив к любой критике, что они живут в мирке с образом их особого величия, в неведении, я отказывался от идеи хоть как-то влиять на Паскевича. Но вот за моим отрядом уже две крупных победы. Сколько бы меня ни ругал командующий, эффективность моих действий Паскевич не может не принять, хотя вслух этого и не скажет.
В аналитической записке я даю прогноз на использование в будущем не только бомбической артиллерии, которая сейчас только-только набирает обороты. Я предсказывал появление казнозарядного нарезного артиллерийского орудия, бездымного пороха, других новшеств, о которых в армии пока ещё говорят, как о чём-то фантастическом. Вот так же в будущем говорили о лазерах. Они есть, все это знают, но пока еще никто толком не видел, как беспилотник сбивается этим оружием. Не забыл про нарезное оружие с особыми пулями — дал расклад, когда полроты обученных стрелков способны разгромить два эскадрона кавалерии! Не может быть, чтобы это не привлекло внимания опытного полководца — ведь не первая война за его плечами. А потом, сколько сил можно будет сэкономить на шагистике!
Надеюсь, он дочитает и до диверсионных групп. Эти отряды я называл «пластунскими». Ведь такие отряды пластунов использовали во время Крымской войны. И еще просили у казаков прислать. Вот
Пусть себе Иван Фёдорович Паскевич морщится, а, возможно, и какое красное словцо загнёт. Изменения неизбежны.
Но я своей аналитической запиской приоткрываю «окно Овертона». Сейчас многое из того, о чём я написал, будет звучать как невозможное. Однако, когда Паскевич и другие русские полководцы узнают о качественном перевооружении английской и французской армий, все, кто ознакомится с моей аналитическая запиской, пусть даже ранее для того, чтобы посмеяться над ней, начнут задумываться. Пройдёт некоторое время, найдутся те, которые ухватятся за предложенные мной идеи, пусть даже и не зная при этом моего имени и причастности к анализу развития военного искусства.
Было бы неплохо заиметь себе союзника в этом деле. Пора бы и встретиться со светлейшим и, может быть, показать себя в деле на Кавказе. Хотя там все намного сложнее.
— Ваше высокопревосходительство, разрешите поучаствовать в бою? Мы займём позиции в стороне и будем ездить и расстреливать противника, — несколько наигранно просящим тоном говорил я, делая вид, что не понял намеков уйти.
— Не ближе, чем в шестьсот шагов. И если вы будете мешать своими действиями армии, то уверен, что и светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов меня поддержит, когда судить стану, — сказал Паскевич, но увлёкся чтением моих бумаг.
Ответ был понятен, и я, обозначив поклон кивком головы, покинул палатку командующего. На выходе, метрах в пятидесяти, уже ждали мои соратники, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Герои, совершившие несколько часов назад настоящий подвиг, переживают лишь за то, чтобы их командира, то есть меня, не осудили — разве это правильно? Ну да ладно, хватало в нашей истории похожих эпизодов. Что ж, из-за этого перестать любить родину и отказаться от своего долга? Нет, конечно!
— Тарас, готовь отряд к участию в сражении. Воюем с дистанции шесть сотен шагов. Преимущественно выбивать офицеров, унтер-офицеров, — сказал я, а сам направился уже в свою палатку, чтобы пару часов вздремнуть.
Перед боем полезно было бы поспать и всем остальным членам моего отряда, но тогда мы просто проспим войну. У меня же есть некоторые привилегии, я сам себе не собираю боевую сумку с пулями, порохом, перекусом. Да и успел я уже оправиться, умыться, оставалось только переодеться в свой второй комплект камуфляжной формы. Так что подремать теперь время осталось.
— Бах-бах-бах! — радовались звуки выстрелов.
В какофонии множественных звуков я мог различить выстрелы бойцов моего отряда. Уже по тому, что эти выстрелы были произведены недалеко от меня.
Мы заняли позиции на левом фланге разворачивающегося сражения, на трёх небольших буграх и под ними. Встали мы здесь, потому что рядом с нами, на этом же фланге, действовала русская кавалерия. Попасть под копыта лошадей союзников — это немногим лучше, чем быть растоптанными вражескими конями.
— Бах-бах-бах! — стреляли мы, заряжались и снова стреляли.
Нельзя сказать, что мы были сверхэффективными, но прямо сейчас более пятидесяти действующих стрелков моего отряда с десяток венгерских офицеров скосили точно, ну и три-четыре десятка вражеских солдат и унтер-офицеров также уже были выбиты из боя. Всё же далековато, да и ветерок был слабый, поэтому дым от сожжения пороха застилал глаза. Иначе результаты были бы и более блестящими.