Батраки
Шрифт:
— Слава богу! — прошептала Маргоська.
«Работаю я на кирпичном заводе с утра до ночи, только на обед урываю минутку. А зарабатываю всего четыреста крейцеров, потому что теперь зима, так меньше платят. Зато весной, дай бог дождаться, буду зарабатывать больше, тогда вам пришлю. Вы не расстраивайтесь, дорогая мама, уж как-нибудь перебейтесь, потому что и мне худо. Работа тяжелая, а платят мало, едва хватает. Люди приезжают со всех концов искать заработка…»
— Ведь я говорила, когда он
«А тут насчет работы очень трудно. Так вы не удивляйтесь, что я вам никаких денег не посылаю…»
— Боже милостивый!
— «Что зарабатываю, то проедаю, а сверх того ничего не остается. Когда поедет Юзек Хлипала, я с ним пришлю вам платок на голову. Будете надевать в костел. Больше писать не о чем. Только Леону с того берега оторвало ногу…»
— Господи помилуй! Вот горе-то бедной матери, ох, горе!..
«Остальные все здоровы, слава богу, а живется им врем так же. Сейчас тут сильные морозы и холодно, а на прошлой неделе лило… Мадьяры страшно злой народ! Где ни случится, бьют наших. Приходится издали уступать им дорогу, не то изобьют до смерти из-за чего попало…»
— Что за народ! Видите…
«Зато словаки очень нас любят и говорят похоже, но нужно хорошенько слушать, чтобы их понять. Вот и все.
Напишите, что слышно у вас? Здоровы ли вы? Много ли снегу выпало в эту зиму? Кто женился? Кого свезли на погост? А то мне охота знать!.. Напоследок кланяюсь вам, мама, и тебе, Зося. Ты слушайся маму, слушайся, покуда она жива. А меня все-таки не забывайте.
Любящий вас Юзек».
— Вот и все!
Войтек тяжело вздохнул.
— Словно бы тут еще что-то? — показала мать на несколько строчек внизу.
— Это уже для меня, не для вас! — гордо ответил Войтек.
— Что же он тебе пишет?
— Это не Юзек, а тот, что письмо сочинял…
— Не расскажешь нам?
Войтек с минуту поколебался, наконец медленно прочитал:
— «Не верьте совсем тому, что сказано выше, потому что я писал так, как мне диктовали…»
— И больше ничего?
— Да, ничего.
— А кто подписался?
— «Незнакомый знакомый».
Наступило грустное молчание.
Маргоська задумалась, подперев рукой щеку.
— Неправда это… — она тряхнула головой: — Не станет Юзусь меня обманывать. Глупость это, и больше ничего…
— Конечно, глупость! — подтвердила Ягнеска.
— Боже мой! Как худо неграмотному! А то сам сочинил бы и написал… Слава богу, что он хоть здоров. Полегчает у меня на сердце… сынок мой родной!
— Что это он пишет, милые мои! — спросила Ягнеска, — будто зарабатывает четыре сотни… Это сколько же?
— Стало быть, четыре гульдена…
— Мало!
— Работы нет, ведь зима…
Войтек улыбался, чему-то радуясь.
— Не
— Я и пойду! — смеялся Войтек, — пойду!
— Надо бы ему ответить, — сказала, помолчав, Маргоська.
— А как же! — поддакнула Ягнеска.
— Напишем ему, пускай приезжает. Чем там ему зиму пережидать, так и тут найдется для него место. Столько-то он заработает, а может, и больше, да на харчи не будет тратиться.
— Правильно вы говорите! А весной может опять поехать.
— Если захочет.
— Вы напишите ему!
— Так ты, Войтусь, напиши, — попросила Маргоська. — Я скажу тебе что, только бумаги у нас нет…
— Да я сам ему скажу, когда поеду.
— Куда ты поедешь?
— В Пешт!
— Не болтай, Войтусь, не болтай… Соображаешь ли ты?
— Да ты знаешь, какая это даль… чужие края? — говорила Ягнеска.
— Не за море ехать, — ответил Войтек, встав посреди хаты. — А хоть бы и за море — и то не диво! Люди на край света ездят…
— А на что ты поедешь?
— Я помогал в кузнице Яську, так заработал. На дорогу мне хватит, не бойтесь!
— Отец-то позволит тебе?
— Вы думаете, я буду его спрашивать? Чтобы он избил меня на прощание?.. Тоже я не дурак! Да он, крестная, каждый день бы меня колошматил, если б я не удирал… Как взъестся на кого, на мне зло срывает… вот какой он отец! Хотел бы я знать, что он сделает со своим ремнем, когда меня не будет…
— Войтек! — донесло ветром с лесопильни.
— Хазьбета тебя зовет…
— Надо итти! Как солнышко-то летит — страшное дело!.. Уже полдень. Ох, чую, не миновать мне выволочки… Ну и пусть! Пусть-ка отец потешится надо мной в последний раз…
— Не болтай!
— Оставайтесь с богом. Я к вам еще забегу до отъезда…
И, наклонившись к удивленной Зосе, он тихонько шепнул:
— Скажу тебе кое-что напоследок…
— Сейчас скажи… ну, скажи!
Она удержала его за руку.
— Нет, когда буду уезжать…
Он вырвал руку, за которую она, как паучок, уцепилась тонкими пальчиками, и скрылся за дверью.
«Что же он мне скажет?» — гадала Зося и заранее радовалась, так ей было любопытно.
Мать опомниться не могла от неожиданного сообщения Войтка и, покачивая головой, повторяла:
— Вот уж не ждала!
Ягнеска не удивлялась ничему. Она давно перестала удивляться.
— Может, и правда, он надумал… этакий сорви-голова!
— Видишь, Ягнесь, какие теперь люди… чуть из люльки — и на чужбину!
— С умом так и являются на свет, милые вы мои! Прежде, бывало, и старого из деревни палкой не прогонишь. Охота ему мыкаться по свету!