Байкальский экспресс

Касьянов Г.

– Не там щупаешь. Есть пара гнилых досочек вот здесь, внизу, да они на галерею выходят. Как из дыры-то полезешь, так он от пуза из автомата и нашпигует...

Конечно, я немедленно опустился на колени и стал молча исследовать указанное гнилое место. И выяснил, что не очень оно и гнилое. Но если, собравшись с силами, пнуть по этому месту хорошенько, то доски могут и отскочить. А могут и удержаться...

– М-да, - сказал я и поднялся на ноги.

– Не бери в голову, Филипп, - сказал Селивёрстыч.
– Не стоит на рожон переть. Пока доски отдерёшь -

подстрелят. Даже ночью не промахнутся.

Я выслушал этот совет молча.

Вскоре на двери нашей загремел замок, она со скрипом отворилась и в темницу торжественно прибыл завтрак. Поздний. Или обед. Но ранний. А может, и то и другое, если судить по количеству прибывшей пищи. Бедного Ивана, копавшегося недавно в огороде, буквально перекосило под тяжестью вставленных один в другой судков и кастрюль. За его спиной маячил вчерашний знакомый - рябой, с автоматом поперёк живота. По другую сторону виднелась фигура пониже, не в меру коренастая, на толстых слоновьих ногах. И тоже с автоматом. Как только Иван зашёл, дверь затворили и в пробой вставили замок.

Ну, поели мы за прикрытой дверью на славу. У меня точно за ушами треск стоял. И за этим треском я не услышал, о чём вели негромкий разговор отец и сын. Разобрал только, что двое остались здесь, а четверо ночью ушли. И более ничего не уловил из их беседы. А когда мы остались одни, я поинтересовался, ковыряя в зубах соломиной, что нового на воле. О чём поведал Иванушка?

Поведал он о двух событиях, не спеша разъяснил Селивёрстыч. Одно произошло перед утром: в четыре двадцать пять в сторону тридцатого километра прокатила мотодрезина с прицепом. Вероятно, с группой поддержки. В это глухое время у Ивана безошибочно сработал рефлекс человека, с рождения живущего на железной дороге: чуть загремели рельсы - услышал, проснулся, засёк время - и опять спать. А до нас звук не дошёл, утонув в шуме Шарыжалгая.

Второе событие имело место утром, когда Иван рыл на огороде картошку. С возвышавшейся почти сразу за огородом скалы, покрытой чахлыми сосенками, кто-то через оптику разглядывал дом и усадьбу. Скалу ту я помнил прекрасно, и прекрасно знал, что влезть на неё со стороны железной дороги или из пади практически невозможно. Козы, правда, лазят... Но козы, если на спор, и на Джомолунгму влезут, причём без всякого снаряжения. С одними рогами и копытами.

– А он видел того наблюдателя?
– осторожно спросил я.

– Нет. Где ж там его увидишь?

– А почему решил, что через оптику?

– Два раза зайчик блеснул. Когда по морю мимо нас катер или баржа идёт, команда так же вот берег разглядывает. Зайчик блеснёт и ускочит. А на скале кто может сверкать? Козы все без очков ходят.

– И без оптических прицелов, - добавил я.

– Шутишь?
– спросил Селивёрстыч и слегка помрачнел.

Я не ответил. Я сел на корточки и рассеянно уставился на сумку, набитую тряпьём, которую старик подкладывал себе под голову.

Дело в том, что наблюдатель на скале сильно менял ситуацию. Как это ни покажется странным - он упрощал её. Впервые с тех пор, как заварилась эта

каша, я, кажется, понял, из чего она варится. А если понял, то, в принципе, мог бы и поучаствовать в этом процессе. Глядишь - что-то получилось бы и на наш вкус...

А что конкретно я могу предпринять? Прямо сейчас. Пока Завалюхин не объявился. Что?

Тут я вдруг понял, почему упорно гляжу на эту сумку. Глаз от неё

оторвать не могу. Хорошая сумочка. Пусть и не очень новая, но всё же...

Догадавшись, что я опять углубился в анализ, Селивёрстыч решил на этот раз не оставаться в стороне. И начал тоже анализировать.

– Может, то милиция на горку влезла? Для разведки, - предположил он.

– Не-е... Только не милиция.

– Почему?

– Не те методы. Зачем милиции по горкам лазить? Если ей что-то надо, она придёт к любому вашему знакомому и скажет: гражданин, по нашим оперативным данным ты давно не гостил у Павла Селивёрстовича. Сколько? Три дня? Вот видишь... Сходи, проведай. И вернувшись, расскажешь нам, как он живёт. А мы тогда никому не скажем, что ты поддельной водкой торгуешь. Не торгуешь? Ну, с этим надо разобраться... И любой будет рад помочь, чтобы жить без разборок. А по горам лазить - не её профиль.

– Как у тебя всё ловко получается, - озадаченно произнёс Селивёрстыч.
– Кто же тогда там сидит?

– Павел Селивёрстович, - решительно сказал я.
– Мне нужна ваша сумка.

Путевой обходчик пару секунд глядел на меня широко раскрытыми глазами. Потом согласился:

– Бери. А... зачем она тебе?

– Вообще-то я бы хотел иметь более солидную, и поновей, но за отсутствием таковой и эта пойдет. Я хочу выйти отсюда, Павел Селиверстович. С сумкой. И как можно скорей.

– А думаешь, я этого не хочу?

– Я неудачно выразился. Мне НАДО уйти отсюда. Таковы обстоятельства, чёрт бы их взял. Мы с вами в ловушке и спасать нас некому, понимаете? Все сейчас заняты. Все рыщут вокруг поезда и нюхают под виадуком, где сумка голубая лежала. Наркотик ищут. А его нет и никому неизвестно, где он. Но всем известно, что мы с вами главные подозреваемые. Так?

– Драндулетом твою семафору в бок, - пробормотал Селивёрстыч.

– Ага, в бок. Когда поезд, наконец, уйдет в порт Байкал, а это случится сегодня, все останутся с носом и тут уже всерьёз кинутся нас искать. Мне кажется, уже начали. Но те ребята, что ушли отсюда ночью - не дураки. Они прибегут сюда первыми и тогда я не знаю, что будет. Из нас начнут выбивать то, чего мы не знаем.

– Сначала уведут подальше. Чтобы никто не мешал, - дополнил Селиверстыч, мрачнея.

– Верно. Но это ещё не вся беда. Они возьмут в заложники Ивана или ваших девчонок. Эта технология давно известна.

– Что давно известно?

– Технология. Программа действий.

Старик засопел и отвернулся.

– Я нарисовал, конечно, мрачную картину, - сказал я, чувствуя необходимость как-то оправдаться.
– Но это очень вероятный вариант.

Мы помолчали.

– А что ты будешь делать, если, м-м... утекёшь?