Белый раб
Шрифт:
Полчаса спустя мы остановились подле жалкого домика, стоявшего на краю дороги. Это было нечто вроде постоялого двора или таверны, и нам предстояло здесь заночевать. Единственными обитателями этого дома были женщина с дочерью — маленькой девочкой лет десяти или двенадцати. Всё в доме говорило о нужде и бедности. Не успев перешагнуть порога, люди, захватившие нас в плен, потребовали, чтобы им принесли цепи — любые цепи, хотя бы такие, которыми привязывают лошадей или быков. Но, к большому разочарованию приезжих джентльменов, хозяйка объявила, что никаких цепей у неё нет. Всё же она достала какую-то старую верёвку, и тогда, связав нас кое-как, они усадили нас в коридоре.
Хозяйка сказала этим людям, что, по её мнению, мы скорее
Такую большую шайку, по словам старухи, нелегко было захватить, но преследователи решили, что не дадут нм убежать, особенно после того как один из них опознал среди спавших своих рабов. Он заявил, что охотнее пристрелит их на месте, чем допустит, чтобы они шатались по округе, не принося ему никакой пользы и причиняя убытки его соседям.
Они разошлись в разные стороны и стали потом одновременно приближаться к костру. Подойдя на близкое расстояние, все по сигналу выстрелили, а затем, пришпорив лошадей, поспешили разъехаться по домам. Никто из них не остался на месте, чтобы посмотреть, во что вылилась эта расправа, но, так как все они стреляли хорошо, то имели основание полагать, что большинство спящих убиты или по крайней мере тяжело ранены. И вот теперь, видя, что наша одежда в крови, а один из нас ранен, старуха пришла к убеждению, что мы принадлежали именно к этой шайке.
В ходе разговоров между хозяйкой и её гостями выяснилось, что такого рода жестокая расправа, жертвами которой сделались наши товарищи, имела в виду не нас, а совсем других беглецов. Такие расстрелы нередко производятся в Южной Каролине в тех случаях, когда группа беглых рабов слишком многочисленна и захватить их живыми не удаётся.
То обстоятельство, что нападавшие сразу же после убийства негров разъехались в разные стороны, явилось также следствием издавна существующего в этих краях предрассудка. По каролинским законам убийство раба приравнивается к обычному убийству, и хотя закон этот никогда, надо полагать, не применялся в жизни и любой современный рабовладельческий суд счёл бы его устаревшим и нелепым, всё же в умах местных людей сохранилось известное предубеждение против преднамеренного пролития крови и какое-то суеверное опасение, что этот старый закон вдруг может быть применён и к ним. Чтобы успокоить свою совесть и при всех условиях избежать возможного судебного следствия, каждый из нападающих старается во время стрельбы даже не глядеть на своих сообщников, и на один из них не подходит к месту, где остались лежать убитые или раненые. Те, которым не выдалось счастья быть убитыми на месте, обречены терпеть голод и жажду, гореть в лихорадке и страдать от гноящихся ран; когда же наконец смерть избавит их от страданий, их кости, иссушенные палящим солнцем Каролины, белеют и остаются лежать как гордое свидетельство цивилизации и гуманности рабовладельцев.
В то время как наши враги были заняты ужином, дочка хозяйки вышла посмотреть на нас. Это была хорошенькая девочка, и когда она увидела нас, её кроткие голубые глаза наполнились слезами. Я попросил её дать нам воды. Она сходила за водой, а затем спросила, не хотим ли мы есть. Я сказал ей, что мы умираем от голода. Услыхав это, девочка тут же убежала. Минуту спустя она вернулась, держа в руках толстый ломоть хлеба. Наши руки были так крепко связаны, что мы не могли сделать ни малейшего движения. Девочка присела рядом и, разломив хлеб, принялась кормить нас.
Разве этот случай не может служить доказательством того, что природа, создавая человека, никогда не готовила его стать тираном? Алчность, слепая жажда власти, прячущиеся под благовидным обличием невежество и порок, объединившись, делают из человека насильника и деспота, и состраданию уже больше нет места в его душе. Тогда
Внимательно прислушиваясь к разговорам наших врагов — а хозяйка успела подать им кувшин виски, и языки у них развязались, — мы узнали, что находимся неподалёку от города Кемден и на большой дороге, которая от этого города ведёт в Северную Каролину. Люди, схватившие нас, судя по их словам, были жителями Севера. В Кемдене они не были, а выехали на эту дорогу неподалёку от того места, где наскочили на нас. Они направлялись в Виргинию, чтобы купить там рабов.
После долгих споров и размышлений они решили отложить свою поездку в Виргинию дня на два и отвезти нас в Кемден, надеясь там найти нашего хозяина и получить вознаграждение за свои труды; если же нас сразу никто не затребует, тогда они предполагали временно поместить нас в местной тюрьме и дать объявление в газете о нашей поимке, а на обратном пути уже как следует заняться этим делом.
После того как весь кувшин был выпит, они решили лечь спать. Дом состоял из двух комнат. Хозяйка с дочерью занимала одну из них. Для приезжих постлали постели во второй. Нас перетащили туда же. Выразив неудовольствие по поводу того, что хозяйка не могла нигде добыть цепи, наши господа тщательно проверили прочность верёвок, которыми мы были связаны, затянули кое-где узлы, а затем разделись и повалились на кровати. Они, должно быть, устали с дороги, а после виски их ещё больше клонило ко сну; поэтому вскоре их храп возвестил о том, что они крепко спали.
Я мог только позавидовать им: верёвки и неудобное положение, в котором приходилось лежать, мешали мне уснуть.
Лунные лучи пробивались в окно, и в комнате было светло. Мы с Томасом шёпотом делились нашими печальными мыслями, кляня нашу горькую судьбу и тщетно ища выхода из нашего положения, как вдруг дверь в комнату тихонько приотворилась. На пороге показалась девочка, дочь хозяйки. Осторожно, подняв руку и давая нам этим знать, чтобы мы молчали, она приблизилась к нам. Девочка принесла с собой нож и, наклонившись, торопливо перерезала наши верёвки.
Мы не решались произнести ни звука, но сердца наши сильно бились, и я уверен, что наши глаза достаточно красноречиво выражали нашу горячую благодарность. Мы поднялись и, осторожно ступая, двинулись уже было к дверям, но Томаса вдруг осенила какая-то мысль. Дотронувшись до моего плеча, чтобы привлечь моё внимание, он стал быстро собирать платье и обувь спящих. Я понял его намерение и поспешил последовать его примеру. Девочка сначала удивилась, затем лицо её выразило неудовольствие, и она знаком попросила нас отказаться от этого намерения. Но мы сделали вид, что не понимаем её; собрав все вещи, мы направились к дверям, неслышно проскользнули через прихожую и вышли из дома. Очутившись на дороге, мы некоторое время продолжали двигаться медленно и очень осторожно, стараясь, чтобы шаги наши не были услышаны. Девочка тем временем тихонько гладила дворовую собаку, отвлекая её и не давая ей лаять. Отойдя на некоторое расстояние от харчевни, мы пустились бежать со всех ног и остановились только тогда, когда у нас уже совсем перехватило дыхание.
Как только мы немного пришли в себя, мы скинули наши лохмотья и спрятали их в кустах. Одежда, захваченная нами у охотников за людьми, к счастью, оказалась нам по росту. В этом одеянии мы имели вполне приличный вид и не должны были в дальнейшем производить впечатление каких-то подозрительных лиц. Мы прошли несколько миль, пока не достигли перекрёстка. Одна из дорог, пересекавшая ту, по которой мы двигались до сих пор, вела на юг.
Всё это время Томас упорно молчал. Казалось, он даже не слышит моих вопросов и замечаний. У перекрёстка он вдруг остановился и схватил меня за руку, Я подумал, что он собирается посоветоваться со мной относительно нашего дальнейшего пути.