Шрифт:
Фотина Морозова
Беспокойные духи замка Жош-Лещницких
— Как договорились. Сегодня, ровно в семь часов. Нет, торжество будет тихое, домашнее… Ну, всего доброго. Жду.
Короткие гудки в трубке отпускают моё внимание на свободу, и оно устремляется прочь из комнаты. За окном первого этажа колышут кронами два тополя, колоннами ограждая вид простора полей, по которому ветер гонит длинные серебристые волны. С противоположной стороны (не вижу, но знаю) — пространство двух-, трёх-, редко больше-этажных домов, белых занавесок, голосистых, но трусливых собак, магазинчиков, продавцы которых несут излюбленные тобой продукты раньше, чем ты откроешь рот… Что ещё? Здание местного самоуправления с поникшим и полинялым государственным флагом — 1 штука, церковь — 1 штука, кинотеатр «Прогресс» — 1 экземпляр. Типичный маленький
Я положил трубку на рычаг малинового телефона, бегло отметив, что в Америке дисковые телефоны уступили место кнопочным так внезапно и повсеместно, будто их, как динозавров, сразила комета из космоса. Диск малинового телефона с отверстиями для пальцев напоминал детство, что-то изначальное, первичное… Всё правильно: родина всегда первична и изначальна. Что из того, что я никогда не видел родины в детстве? Дед передал мне её луга и леса в упаковке польской речи, дед воспитал во мне уважение к славному прошлому Жош-Лещницких. Он начинил мою память среднедостоверными историями о том, как Жош-Лещницкие спасали королей и меняли лицо Европы, и совершенно недостоверными польскими сказками. Сказки мне нравились больше, особенно страшные: в них есть что-то правдоподобное, не так ли? Ведь жизнь редко балует нас благополучными финалами… И когда я, перепуганный польскими выходцами из могил, которые тянули к герою когтистые лапы, чтобы утащить его в ад полыхающий, начинал реветь, моя мать принималась ругать деда за то, что он пичкает ребёнка чёрт знает какими глупостями, которые не пригодятся в жизни. Жизнь и Америка были для этой честной женщины синонимами. Хотя в ней текла шотландская кровь, ей и в голову не приходило почитать мне «Макбета». Что вы! Никогда.
Дед верил, что времена изменятся, полякам снова понадобится аристократия, и мы вернёмся. Ему не удалось. Вернулся я. Зато, благодаря деду, вернулся не иностранцем. По крайней мере, пускай с акцентом, могу пригласить представителей местной верхушки на праздничный ужин по случаю окончания ремонтных работ.
Фамильный замок Вильча, по имени которого был назван прилегающий город, свидетельствовал о древности рода Жош-Лещницких тем, что строился и достраивался он по частям. Справа воздымалась к небу островерхая круглая сторожевая башня, слева её едва ли уравновешивала длинная унылая постройка, похожая на крестьянский сарай. Основной ансамбль, с колоннами и крылатыми гениями на фронтонах, с парадной лестницей, обнесённый чем-то вроде веранды, относился к XVIII веку. Сорокалетнее функционирование в качестве автобазы добавило нашему родовому гнезду архитектурного безумия. Сарай и башню я трогать не стал, пустив средства на восстановление жилых качеств того, что когда-то называл домом мой дед.
В результате, об автобазе напоминал теперь только малиновый телефон, который я сохранил на первом этаже. Из сентиментальности. Вопреки тому, что редко бываю сентиментален. Я не привязываюсь к вещам. Единственное, что я взял с собой из Америки — документы, гигиенические принадлежности на каждый день, несколько полезных книг, с которыми не расстаюсь никогда, и кредитные карточки. Что же касается привязанности к людям, убеждён, что на новом месте нужно заводить и укреплять новые связи. Укрепление связей — то, что я собираюсь сделать сегодня вечером. Это будет почти семейный ужин в тесном кругу, на который соберётся цвет города Вильчи. Люди необходимые, их стоит отблагодарить за оказанные услуги: директор музея, покопавшись в архивах, помог мне оформить документы на возвращение утраченной собственности, мэр поспособствовал с ремонтными работами; остальные, кого они пожелают привести с собой… тоже пригодятся.
Наряду с полезными связями успела уже образоваться одна бесполезная, хотя я ничуть не напрашивался на неё. Неделю назад, проверяя фундамент, рабочие проломили стену и обнаружили плесневевшие там в куче фамильные портреты. Снаружи стену загораживали перевязанные гнилыми верёвочками плакаты о борьбе с колорадским жуком — вредителем сельского хозяйства. Красные силуэты борцов за сельское хозяйство были схематическими, а вот изображение жука потрясало дотошным реализмом, но это неважно… Так вот, именно в то время, когда новое знакомство приближалось ко мне, я вытащил портреты из подвала и подвергал их критическому осмотру, разложив на солнце посреди двора. Каюсь, всегда считал, что в смысле внешности мне подгадили плебейские шотландские материнские гены, но, обозрев семейную
— Жош-Лещницкие совершили неоценимый труд для процветания нашего края.
Глас с небеси. Как раз в ту минуту, когда я из приверженца старинных устоев готов был сделаться революционером. Я обернулся. Поистине «с небеси»: заявление исходило от ксёндза. Я заподозрил, что коммунистический режим отучил всех поляков, в том числе и священнослужителей, уважительному отношению к чужой собственности, но, оглядевшись, узрел, что ксёндз не нарушил права частного владения. Проволочную ограду вокруг автобазы снесли, полуразрушенные кирпичные опоры уподобились неровностям почвы — входи, кому охота! Вот и вошёл ксёндз. Я посещал католический храм только до десяти лет, однако и в свои тридцать четыре без труда узнаю католического священника. Местный экземпляр был в подобающей сану чёрной сутане. Субтилен и невысок. Что-то впечатлительное и тихо-восторженное отдавалось и в его выпукло посаженных, размытого славянского цвета, глазах, и в изящных ручках. Позволительно ли для приветствия пожать руку ксёндзу? В конце концов, из католицизма я вырос давным-давно, поэтому без колебаний протянул свою широкую белую пятерню:
— Надеюсь продолжить семейную традицию, чтобы край расцвёл ещё пышней. Эндрю… Анджей Жош-Лещницкий.
— Адам Григорчук. — А в рукопожатии изящная кисть оказалась не слабой. — Могу ли надеяться, что вы приехали к нам навсегда?
— Не стану загадывать, пан Григорчук, но эта земля… Земля притягивает! Места, где правили и охотились мои предки.
— Земному царству не дано стать Царствием Небесным, однако и земная власть способна сделать много хорошего. Раньше для этого достаточно было знатности и богатства, теперь даже люди древнего происхождения осваивают новые профессии…
Церковный пройдоха желает знать, на какие шиши я восстанавливаю замок? Секрета здесь нету:
— По профессии я рекламный агент. Поначалу был не слишком удачлив, но пять лет назад мне удалось раскрутиться, и вот, пожалуйста, денег довольно, чтобы отстроиться.
По тому, что я назвал его просто «паном Григорчуком», он должен был понять, что я не войду в число овец его стада, но, дотошный и навязчивый, как все его сутаноносные собратья, спросил впрямую:
— Давно ли вы причащались, пан Жош-Лещницкий?
— Пан Григорчук, идея богов для меня — пройденный этап. Я не нуждаюсь в этой гипотезе.
Он вздохнул:
— Ваши слова не означают, что вы на самом деле не нуждаетесь в Боге, но сейчас мы не будем об этом говорить. Позвольте ещё раз порадоваться тому, что через столько лет Жош-Лещницкие наконец к нам вернулись.
После его ухода я вздохнул с облегчением. Тем не менее, ксёндз был одним из первых, кого я пригласил на праздничный ужин. Вне зависимости от того, во что я верю, я верю в то, что жрец религии, поддерживаемой большинством народа — влиятельное в городе лицо.
Парадную комнату на первом этаже украсили портреты предков — самых красивых, а значит, наименее похожих на меня. Всё же фамильные черты читались отчётливо… Черты лица, а может быть, и черты характера? И судьбы? Как-то раз, готовясь вступить в одно деловое сообщество, которое позволило бы мне всё выиграть — или, в случае неудачи, всё проиграть — я уже задумывался о том, что на самом деле толкнуло меня сделать опасный шаг. Что-то во мне или что-то вовне? Шаг оказался финансово выгодным, я выиграл, а значит, забыл о колебаниях. Что вернуло меня в тот день? Пожалуй, колорадские жуки с плакатов: стены в том круглом офисе украшал насекомоподобный орнамент… а председатель сообщества, рассматривавшего мою кандидатуру, был весьма образован и шпарил по-латыни не хуже любого ксёндза… Прочь, настырные воспоминания! Я не из тех, кто живёт прошлым. Но сейчас прежнее состояние ментальных процессов воскресло, если оно вообще умирало, и бездна, где плавали безвидные рыбы случайности и предопределённости, генеалогии и генетики, дохнуло йодистыми испарениями, и я усомнился, что мыслил о себе верно до сих пор.