Шрифт:
Если бы у меня спросили, нравится ли мне моя жизнь, я бы не стал жаловаться. Я ем вдоволь, пью вдоволь, хорошо одеваюсь и хорошо зарабатываю. Я могу позволить себе все, что захочу. Хоть луну с неба. На что похожа моя жизнь? Она похожа на замкнутый круг.
Внутри круга все превосходно. Я встаю в пять утра, курю на голодный желудок, пью кофе, одеваюсь, сажусь в машину и еду на работу. Пишу статьи и научные работы, участвую в переговорах, руковожу людьми. Завтракаю, обедаю. Возвращаюсь домой, меняю деловой костюм на что-то, что больше подходит для нерабочего времени суток, и еду в город. В городе много мест, где одинокие
Почему замкнутый круг? Потому что даже если мне захочется выйти из него, я знаю — у меня не получится. Мне нечего хотеть. Помните то кино? Всегда есть подвох. Кто счастливее — люди, которые ограничены в средствах, но у которых есть какие-то желания и мечты, или люди, у которых достаточно денег, но они ничего не хотят?
Мне двадцать семь. Я — арабист с двумя специализациями, с отличием окончивший Гарвардский университет, работаю в одной из самых известных и уважаемых нью-йоркских научных газет. Мое начальство носит меня на руках, я люблю свою работу. Господь не обделил меня ни умом, ни внешностью. Обделил только счастьем. Или я сам себя обделил счастьем. Как знать.
… Поезд ритмично стучал колесами. Я закрыл портативный компьютер, отложил документы, которые следовало перепечатать, и посмотрел в окно. И почти ничего не увидел, потому что ночь в этих местах была особенно темной. Можно было различить разве что луну да столбы, находившиеся по обе стороны железной дороги.
Проводница принесла чай.
— Если захотите еще сахара, сэр, я принесу, — сказала мне она.
— Спасибо. Я не люблю сладкий чай.
Девушка приложила пустой поднос к груди и посмотрела на меня.
— Куда вы едете?
Проводница была настроена поболтать. Я оглядел ее. Невысокая, светловолосая, сероглазая. Безвольное лицо без намека на оригинальность. Она смотрела на меня преданно-молящими глазами, ожидая хотя бы ответа — на внимание она рассчитывать боялась.
— У меня пресс-конференция в Дрездене.
— Вы бизнесмен?
— Я ученый.
— Может быть, мы выпьем?
Я удивленно воззрился на девушку. Она, похоже, неправильно трактовала мою реакцию.
— Что вы пьете? — спросила она. — Могу предложить водку… виски, коньяк.
— Не думал, что вы пьете на работе, — заметил я прохладно.
— Не только пью, — ответила девушка, снова посмотрев на меня — на этот раз, многообещающе. — До Дрездена далеко… почему бы нам не выпить и не поговорить?
— Коньяк, — смилостивился я. Пусть дама и не в моем вкусе, до Дрездена на самом деле путь неблизкий. И продолжение вечера — точнее, ночи — обещало быть интересным.
Я снова оглядел купе. Самым ненавистным для меня способом перемещения после самолета был поезд. Каждый раз я выкладывал приличную сумму для того, чтобы не только ехать первым классом, но и быть единственным пассажиром в купе. Не только потому, что во время путешествия мне надо было работать, но и потому, что страдал синдромом попутчика, а после того, как рассказывал о своей жизни чужому человеку, чувствовал неприятную пустоту внутри. Я предпочитал ночь напролет стучать по клавиатуре портативного компьютера во время того, как в наушниках плеера играла музыка, или просто смотреть в окно и размышлять о своем. Я мог проводить часы, глядя в окно, методично наполняя
Девушка принесла две рюмки и бутылку коньяка. После этого она присела рядом со мной и, взяв со стола блюдце, принялась резать лимон, который тоже принесла с собой.
— Может, вы хотя бы представитесь? — спросил я. — Чтобы я знал, с кем буду… пить.
— И многое вам скажет мое имя? — пожала плечами она, не прерывая своего занятия. — Меня зовут Жаннет.
— Похоже, вы тоже не из этих мест, — улыбнулся я.
— Да, я родилась во Франции. Живу в Берлине. Но вообще я живу в поезде. — Она обвела головой купе. — Вечно на колесах. Как стюардесса. Только менее романтично. Вы — ученый, и едете на пресс-конференцию в Дрезден. Это я уже успела узнать. Также я успела узнать, что у вас отличная туалетная вода, хороший портативный компьютер и, судя по всему, много денег. Еще вы выглядите несчастным человеком, который убеждает себя, что он счастлив. А что насчет вашего имени?
— Меня зовут Брайан.
— Ах, так вы американец, — сказала она так, будто моё имя прямо о том, откуда я. — И как часто вы колесите по миру?
— Регулярно. Это часть моей работы.
Жаннет закончила резать лимон и аккуратно разложила его на блюдце. Я подумал о том, что она несколько изменилась после того, как появилась тут с бутылкой коньяка в руке. По крайней мере, она больше не казалась такой наивной.
— Твое здоровье, — сказал я, приподняв рюмку.
— За знакомство, — улыбнулась Жаннет и сделала пару глотков. — Так что же ты за ученый?
— Арабист.
Жаннет подняла рюмку и просмотрела ее содержимое на свет.
— Это, наверное, интересно, — прокомментировала она.
— Иначе бы я этим не занимался.
— В этом мире полно людей, которым не нравится их профессия. Но мне тоже нравится моя профессия. Особенно когда я нахожу интересных собеседников. Могу проговорить всю ночь. — Она улыбнулась и допила рюмку до дна. — Ну, еще по одной?
Я согласился, и она снова наполнила рюмки.
— Ты женат? — задала очередной вопрос Жаннет.
Я подавил смешок.
— А что, похоже?
Она тоже рассмеялась.
— Совсем не похоже. Но женщин, судя по всему, любишь.
— Судя по чему?
— По всему. — Она расстегнула две верхние пуговицы форменной рубашки. — Жарко. Ты тоже можешь раздеться. Или ты меня стесняешься?
Я расстегнул рубашку.
— Похоже, я что-то пропустил, и в поездах сейчас новые услуги? Или мне одному так повезло?
— Пока что я просто предложила тебе раздеться, не преувеличивай. И пей коньяк, пожалуйста. А то я почувствую себя плохой хозяйкой.
— Коньяк подождет. — В подтверждение своих слов я взял из ее рук рюмку и поставил ее на стол. — Знаешь, вот что-что — а в поезде я сексом не занимался никогда. Особенно с проводницами.
— Понимаю, только в самолете со стюардессами. Это очень романтично — секс в воздухе. — Жаннет поднялась, расстегнула рубашку до конца и положила ее рядом с собой. — Хочется верить, что у тебя останутся хорошие воспоминания.
Она снова села, и я положил ладонь ей на бедро.
— Можно было бы снять и все остальное, — сказал я. — Разве тебе это не мешает?