Бездна (Миф о Юрии Андропове)
Шрифт:
«…Как я только выдерживал этот ад? — подумал сейчас Председатель КГБ, сидя на веранде своей государственной дачи и наблюдая, как два воробья что-то азартно обсуждают на карнизе крыши.— Возраст, здоровье. Тогда еще был резерв и того и другого…»
Наконец однажды ранним-ранним утром в своем огромном кабинете на Лубянке, он, стоя у окна и видя перед собой площадь Дзержинского, совершенно пустую и мокрую (была весна, начало мая, в Москве шел дождь), сказал себе: «Достаточно. Ставлю точку. Теперь я знаю все».
Перед Юрием Владимировичем-Андроповым разверзлась бездна. И на краю этой бездны балансировала его родина, великая держава с тысячелетней историей, созданная гениальными предками. Да, да! Все равно великая — по экономическому потенциалу, по военной мощи, по природным и людским ресурсам. Но теперь он знал (во всяком случае, он был
«…Я нашел ее, спасительную вторую идею,— подумал он сейчас, горько усмехаясь, сидя на диване и наблюдая за парой воробьев, у которых темпераментный разговор перешел в драку,— Но, найдя, я воспринял великую могучую идею русской государственности, державности как статику, оторвав ее от людей, от свойств нашей подлой породы».
Надо сказать, что первый вакуум в фундаменте страны — отсутствие настоящей власти — Андропов ощутил давно: еще во время драматических событий в Венгрии 1956 года, в бытность его послом в Будапеште. Тогда он почувствовал вялость, нерешительность и даже страх и самого Хрущева, и его окружения — в ответственнейший момент, когда надо принимать жесткие решения. С годами, особенно после перехода в КГБ, он убедился: вместе с физическим дряхлением кремлевских старцев дряхлеет верховная власть, становится ненавистной и презираемой в стране и посмешищем — вместе со страхом — для Запада. От впадающих в маразм и слабоумие верховных олигархов с кнопками для пуска ракет с ядерными боеголовками можно ожидать всего.
«Страну, державу спасет только сильная власть, централизованная, вызывающая уважение у своего народа и страх у наших противников,— так он сказал себе в то мокрое утро,— И этой властью буду я. Я спасу Отечество. Необходимо спешить. Времени остается мало. Год, два — больше потратить на э т о я не имею права».
Как ошибался четырнадцать лет назад Юрий Владимирович Андропов! Феномен власти, притом власти неограниченной, им еще тогда не был постигнут. Но первое, за что надо браться немедленно,— когда ты станешь главой этого великого и несчастного государства — второй вакуум в его фундаменте, занимающий в этой пустоте основное пространство,— отсутствие национальной идеи, она всегда определяла и будет определять судьбу всей многоязычной державы. Мы соединим идею русской державности с коммунистической доктриной — вот она, новая кровь для великого бессмертного учения. И — победим! Победим во всем мире. Что? Что там говорят из-за «бугра»? Имперская идея? Пусть! Так оно и есть! Мы, русские,— имперский народ, наши предки и современники создали величайшую в мире империю, последнюю на современной карте земного шара. Мы сохраним ее и приумножим. В этом можете не сомневаться.
Юрий Владимирович Андропов был с комсомольских лет убежденным державником, патриотом Русского государства,— «от океана до океана».
Итак, вперед!
Без колебаний и сомнений.
«Я спасу Россию!» — думал тот, пятидесятичетырехлетний Юрий Андропов, еще полный сил, и физических и духовных, стоя у окна своего кабинета. На площади Дзержинского появились машины, открылась станция метро, и к ее дверям потянулись первые пассажиры.
«Я сделаю все, чтобы спасти Россию,— думал сейчас Председатель КГБ, взглянув на часы («Через двадцать минут придут врачи»).— И я спасу ее, если судьба, после того как полная власть будет у меня в руках, даст
…Но, вооружившись русской идеей, начав создание Русской партии (не основанной, конечно, на членстве и уставе, а предлагающей объединение единомышленников-«заединщиков» — появится позже термин в одном из «патриотических» журналов), Председатель КГБ учел горький опыт своих предшественников, Шелепина и Семичастного: оба они были открытыми сторонниками русской державности и не скрывали своих взглядов и пристрастий. За что и поплатились. Во всяком случае, одна из основных причин, повлекших изгнание бывших руководителей КГБ с кремлевского Олимпа и из верховной власти, была их приверженность именно русской идее и поддержка тех сил, которые ее исповедовали. Андропов, изучая ситуацию и собранные документы, понял это, хотя и не находил — пока — ответа на вопрос: «Почему?» Поэтому осторожно, постепенно взявшись за создание Русской партии, Юрий Владимирович старался оставаться по возможности в тени: ни в Политбюро, ни в ЦК об этой специфической его деятельности не знали — никаких документов, зримых акций со стороны Председателя КГБ в столь щепетильной сфере общественной жизни страны замечено не было. Может быть, только самые дальновидные догадывались, но — молчали.
Была и вторая причина, заставившая Андропова создавать Русскую партию пока подпольно: в самом начале этой работы он почувствовал устойчивое сопротивление на самом верху. Почему? Сразу и здесь он не смог разобраться…
Важно и еще одно обстоятельство. Опять же с первых шагов на пути создания новой идеологии (для фундамента, для фундамента державы!) Председатель КГБ столкнулся с открытыми противниками русской идеи в среде, с которой и было призвано бороться его ведомство внутри страны и за ее пределами — в среде диссидентов. В ней было немало людей еврейской национальности. В процессе создания Русской партии неизбежно и неотвратимо возник — не мог не возникнуть — проклятый для России (а может быть, и не для одной России) «еврейский вопрос». Казалось бы, интересы сомкнулись: его, Председателя КГБ, и кремлевских старцев, которые в набирающем силу диссидентском движении («Где одни евреи»,— обменивались мнением на своих заседаниях члены Политбюро, правда, в отсутствие Леонида Ильича Брежнева) видели основную внутреннюю угрозу стабильности Отечества, и прежде всего, конечно, своей власти.
Юрий Владимирович Андропов сделал первый крупный шаг — и на пути создания благоприятной ситуации для Русской партии, и, казалось бы, ублажающей Брежнева, его окружение и их клевретов: в его ведомстве был составлен «черный список» самых «оголтелых» диссидентов и передан в Политбюро на утверждение… На утверждение права произвести аресты всех перечисленных лиц с дальнейшим возбуждением уголовных дел, «возможных нескольких показательных судебных процессов»,— писалось в сопроводительной записке. И тогда с диссидентством, этой пятой колонной внутри государства, будет покончено. Если не навсегда, то на несколько ближайших лет, может быть на десятилетие.
«Черный список» был отвергнут — без комментариев, но твердо.
И опять Председатель КГБ был в полном недоумении: «Почему?…»
До конца разобраться в ситуации Юрий Владимирович не успел, хотя кое-что начал понимать — в его трудные размышления вмешались грозные события: августовской ночью 1968 года советские танки вошли в Чехословакию, подмяв своими гусеницами «пражскую весну». «Танки идут по Праге, танки идут по правде…»
Зыбкую атмосферу неустойчивости, брожения, первоначальной паники, а затем скрытой от общественности свары на верху — из-за чехословацких событий — Андропов решил использовать в своих целях: он выпустил силы Русской партии из подполья (или полуподполья), где они пока пребывали, стремясь вырваться оттуда для активной деятельности — во благо «Великой России».
А эти силы — Председатель КГБ уже полностью владел информацией, имел устойчивые надежные контакты — были сосредоточены в трех средах. Это национал-шовинисты в гражданских кругах, прежде всего в так называемой творческой интеллигенции: писатели, журналисты, художники, артисты, а также представители технической элиты, в основном связанной с военно-промышленным комплексом; затем армия (пожалуй, там — в Министерстве обороны, в Генштабе, в штабах всех родов войск — были основные боевые резервы Русской партии); наконец, это его, Юрия Владимировича Андропова, ведомство на Лубянке: уж он-то за год изучил настроения вторых и третьих — по рангам — лиц после него в кабинетах КГБ.