Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Вечерело. Солнце село за ближайший барак, небо понемногу темнело. Народу на набережной было немного, только редкие прохожие, возвращавшиеся с работы домой.
Татарин первым достал папиросу и закурил. За ним завозились другие.
Сыч смотрел в окно и молчал. Кому невтерпеж, пусть покурят. Чего зря драть горло?. Командовать нужно по-крупному, а не по пустякам. Сейчас курево успокаивало людей, вселяло в них уверенность.
А Синему оно требовалось для успокоения зубной боли. Нажрался вчера пирожных, теперь мучается! Говорили дураку, не жри много сладкого! Не послушал.
Этот район восточнее Сокольников Сычу
Огромное пространство между Преображенкой и Богородским Валом наполовину было занято частными домами. Вдоль Яузы тянулись старые бараки, которые в половодье регулярно заливало так, что дети не могли переправиться на соседний берег, в школу. И вот недавно здесь открылась большая сберкасса.
— Полушка, прошвырнись, погляди, что да как, — распорядился Сыч.
Малый тут же выскользнул из автобуса, надвинул на лоб кепку, сунул руки в карманы и беспечной походкой двинул в сторону сберкассы.
Государственная трудовая сберегательная касса второго разряда на Дворцовой набережной работала всего месяц. До ее открытия в середине мая 1945 года жители огромного массива из неказистых старых домов вынуждены были ездить или ходить пешком к Сокольнической улице. Теперь новенькое отделение каждое утро открывало свои двери на углу Дворцовой набережной и Охотничьего переулка. Домишко, первый этаж которого был отдан под сберкассу, давно просился под снос, но жители радовались и этому.
Работали в сберкассе три сотрудницы, по утрам приходила уборщица. Учреждение охранял милиционер, ежедневно присылаемый из ближайшего отделения.
В течение рабочего дня здесь наблюдалось три волны посетителей. Первая накатывала в момент открытия и длилась около часа. Вторая была чуть послабее и стартовала после обеденного перерыва. Длилась она совсем недолго. А вот третья, связанная с окончанием работы в соседних учреждениях и предприятиях, представлялась сотрудницам самой затяжной и невыносимой. Скорее всего, такое впечатление складывалось у них из-за собственной усталости, копящейся к исходу дня.
— Ой, мне так нравилось до войны жить в Подольске! — мечтательно проговорила молоденькая Шурочка. — Бабушка моя, ныне покойная, делала дивное варенье из малины! Напечет, бывало, оладушков, поставит перед тобой полную тарелку и варенья в блюдечко нальет. Пальчики оближешь!
— И не говорите, девочки, то место, где вырос человек, он никогда не забывает, до самой смерти, наверное, помнит его, — задумчиво произнесла руководитель сберкассы Антонина, миловидная женщина лет сорока.
Третья волна посетителей схлынула, рабочий день завершался. Дежурный милиционер сидел на табуретке у двери и скучал. Приходы и отчисления были посчитаны, осталось дождаться, когда стрелки часов укажут нужное время, после чего закрыть дверь на замок и произвести сверку наличных денег с расчетными цифрами. Далее к крыльцу подъедет автомобиль с инкассатором. Тот заберет под роспись мешок с пачками банкнот и уедет. Это событие и обозначит окончание трудового дня.
— Вот представьте, я выросла в бараке с клопами, крысами и тараканами, — продолжала Антонина. — Общая ванная комната на этаж, где проживали двадцать две семьи, ледяной туалет, окна, продуваемые ветрами. Трудно было?
Стрелки круглых часов, висевших над входом, показывали без четверти восемь.
— Ну что, девочки, никого больше нет. Наверное, и не будет, — Антонина выглянула в окно и заявила:
— Пора собираться.
Эта фраза, вылетевшая из уст начальницы, означала только одно: подбиваем итог и расходимся по домам. Милиционер довольно хмыкнул и нетерпеливо завозился на табуретке. Девочки тоже оживились и с радостью принялись исполнять приказание.
Работники столичной службы инкассации ездили по объектам на обычных автомобилях типа «ГАЗ-М1» — она же «эмка» — утилитарных «ГАЗ-67», лендлизовских «виллисах» или «бантиках». Функции охранника в этих случаях выполнял водитель. Если же предстояло обслуживать более десятка объектов, перевозить с собой крупную сумму наличности, то инкассатору придавали двух вооруженных милиционеров, а для передвижения выделяли автобус.
Обслуживание двух сберегательных касс, находившихся в районе Сокольников, много времени не занимало, поэтому пожилой инкассатор по фамилии Малинко всегда ездил с водителем на старой «эмке». Когда на Дворцовой набережной открылся третий объект, хлопот немного прибавилось, но порядок обслуживания не изменился.
— Чего это он там так раскорячился? — всматриваясь вперед, проговорил водитель «эмки».
Малинко очнулся от раздумий и тоже посмотрел перед собой.
На узкой двухполосной дороге по диагонали стоял допотопный автобус «Опель Блиц». Рядом с передним левым колесом суетился взъерошенный шофер в кожаной летной куртке. В одной руке он держал домкрат, в другой — длинный гаечный ключ.
— Кажись, поломался, — предположил инкассатор. — С баллоном, что ли, беда.
— Похоже на то, — согласился водитель, прижал автомобиль к тротуару и остановился. — Как же нам теперь? В объезд, что ли?
По инструкции в нестандартных ситуациях решения принимал инкассатор, так как вся полнота ответственности за сохранность выручки, собранной с объектов, лежала на нем. Таковая уже имелась. В двух опечатанных мешках, валявшихся на заднем сиденье, находилось более двадцати тысяч рубликов.
— В объезд по Колодезному далековато. Не можем мы опаздывать, не положено нам, — прогудел Малинко. — Пойди спроси его, надолго ли он тут застрял.
Водитель заглушил мотор, выбрался на асфальт и засеменил к автобусу.
Его разговор с мужиком в летной куртке почему-то затянулся. Вместо того чтобы получить внятный ответ, быстро вернуться к «эмке» и передать его инкассатору, он что-то спрашивал, взмахивал руками, куда-то показывал.
Малинко с минуту смотрел на него, нервничал и в конце концов решился поторопить. Он опустил стекло в своей дверце, высунул наружу голову, набрал в грудь воздуха, хотел было окликнуть водителя по имени, но вдруг почувствовал, как в шею ему больно уткнулось что-то острое.