Битая ставка
Шрифт:
— Итак, господин Тальнов, вы настаиваете на том, чтобы мы дали вам оружие и поручили работу в интересах немецкой армии?— спросил Вильке через переводчика.
— Да, господин офицер. В моих краях, куда вы скоро придете, я мог бы сделать многое. Там остались у меня родственники, сослуживцы по прошлой войне, другие связи. Я хорошо знаю те места, условия жизни людей. Дайте мне только хороших помощников, и я сделаю все, что прикажете. Там остались моя земля, дом, все мое богатство, отобранное в тридцатых годах коммунистами во время организации коммун. Поверьте
Переводчик скороговоркой переводил ответы Тальнова, а следователь Остер записывал их. Вильке, не перебивая, внимательно слушал Тальнова. Он думал, анализировал, разгадывал, сопоставлял. Досадно, что на запрос о подтверждении показаний задержанного, якобы до войны сотрудничавшего с немецкой разведкой на Урале, ответ задерживался. Однако Вильке все ясе приходил к выводу, что на этого русского есть смысл сделать ставку, рискнуть.
Гауптману Вильке сейчас нужна была не мелкая сошка, умеющая взорвать мост, указать цель самолету. Нужен агент с масштабом, способный нанести, как этого требует Готт, мощный, хорошо подготовленный удар русским в спину.
Выслушав Тальнова, Вильке сказал:
— Хорошо. Мы вам верим, но пока что-либо решать еще рано. Надо подождать. На этом закончим наш разговор. Мы встретимся с вами в другое, более подходящее время, а теперь отдыхайте.
Ятаров перевел ответ.
Тальнова проводили в полутемный глинобитный амбар, где он обитал под охраной часового уже много дней.
«Почему они меня держат в этой дыре?— досадовал он, сидя в амбаре.— Неужели еще не верят? Разве им мало того, что мною было сделано для них в довоенные годы? Ну, погодите,— скрипел он зубами.— Придет и мой час. Узнаете, кто такой Тальнов!»
Он и сам сейчас не очень отчетливо сознавал, на кого у него больше злости — на соотечественников или на немцев, которые ему не доверяют.
Прошло несколько дней. За это время Тальнову пришлось повторить еще два раза уже сказанное о себе на предыдущих допросах о том, как в тридцатых годах еле-еле унес ноги с Урала, как пробился в Крым, где был мобилизован в армию. Как лихо прикончил лейтенанта, с которым преднамеренно отстал от остальных красноармейцев, находясь в разведке. А затем всю ночь полз через гипс же минное поле, рискуя подорваться на нем. Оказался вблизи немецких окопов и позвал находившихся там солдат, подняв руки над головой.
Все это с присущей абверу педантичностью фиксировалось следователем Остером и давалось Тальнову для подписи — каждый лист в отдельности. Отвечая на вопросы следователя и присматриваясь к нему, Тальнов с завистью думал: «Вот же повезло человеку! Видно, русский, а сумел стать офицером! Сидит себе в тепле, далеко от передовой, сытый, одетый, довольный, да и деньжата небось водятся. Чем же он так угодил им? Как выслужился? А может, какой барон или князь? Их ведь тогда, в двадцатом, под Новороссийском краснюки стадами гнали к морю. Многим и уплыть удалось; мне, к примеру, не очень повезло — места к-a пароходе не досталось...»
Как-то после допросов
— Вы, господин, русский?
Следователь медленно поднял голову, холодно посмотрел на Тальнова и резко, будто чеканил из жести каждое слово, ответил:
— Тут вопросы задаем мы! Много будешь знать — повредит.
Обескураженный Тальнов вышел во двор, досадуя на себя за оплошность и излишнее любопытство, которое тут не шибко поощряется. Часовой неотступно следовал за ним.
2. Грозы над Кубанью
Тени из прошлого
Прошло еще несколько дней в томительном ожидании. Тальнов начал уже терять надежду на скорое решение своей судьбы, когда его вызвали к Вильке.
Встретил он Тальнова приветливо — встал из-за стола, подошел и даже за руку поздоровался.
— Зетцен зи зих, господин подъесаул, садитесь.— Тальнов стоял.— Очень хорошо! Вы все говориль зер рихтиг, не видумывайт.— С этими словами Вильке подвел его к столу, усадил в кресло и предложил сигарету.
Вошел следователь Остер, и разговор пошел более оживленно. Вильке не нужно было мучительно подбирать русские слова.
Курите, курите, господин подъесаул. Я не ошибаюсь? Вы ведь имели в казачьем войске офицерское звание?
— Да, я в чине подъесаула служил в Донском казачьем корпусе генерала Богаевского.
— До войны вы сотрудничали с нами, на Урале. Вы помните своего шефа?
— Ну, слава богу, — вздохнул облегченно Тальнов.— Наконец-то выяснили. Нашли концы. Долгонько же вы меня мурыжили.
— Да, помню, господин офицер, как не помнить.— он смотрел на Вильке и ворошил в памяти другое: где он видел этого человека?
— Назовите его!
Но Тальков молчал. Он очень хорошо усвоил предупреждение заведующего складом Скворцова — своего шефа — никогда, никому не называть себя и пароль первым. Даже сейчас перед теми, кому тайно служил еще тогда, в предвоенные годы.
— Вы молчите? Это похвально. Хотя не доверять нам у вас нет никаких оснований. Слушайте меня (Вильке заглянул в лежащую на столе бумажку), слушайте меня, Степанишин Сидор Панкратович: «Нельзя ли у вас найти русский фамильный фарфор?»
Услышав свою настоящую фамилию и хорошо заученную фразу, Тальнов сразу подобрался, встал и, устремив взгляд на развалившегося в кресле немца, ответил: «Почему же нельзя? Для хорошего человека все можно найти, даже из-под земли»,— и сел. Остер перевел сказанное на немецкий язык.
— Хорошо, господин Тальнов, все правильно. Теперь мы окончательно убедились, что вы — наш человек. Мы дадим вам большое задание. А сейчас можете идти отдыхать. Завтра будем говорить о вашей работе конкретно. Хорошо? А шеф ваш — Скворцов, ваш земляк, с Кубани. Настоящий богатырь.