Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

За углом яркие огни. Мой взгляд задерживается на вывеске -- "Собачья радость". Название многообещающее. Дверь трактира распахнута, внутри слышен смех, разухабисто наяривает гармонь, чей-то сиплый голос выводит:

– - Старобок -- отец родной,

Отпусти скорей домой.

Милка спрятала портки,

Не пойду я в штрафники!

Одно из двух: либо в княжестве царит полнейшая демократия и свобода слова, либо певец болен извращенной формой садомазохизма. Хотя весьма возможно -- первое и породило

второе.

Неприятности начались сразу. На крыльцо выскочил человек в белом переднике поверх рубахи.

– - Евсея пущать не велено!

– - Это еще почему?

– - А кто стекла побил? Две лавки сломал, одну об хозяйскую голову. Посуды набил на полтора рубля. Только через мой труп!

Фраер засучил рукава.

– - Не хотел руки марать, но чувствую, придется. И че я вас не поджег тогда? Отсидел бы уж сразу за все...

– - Погодь, -- вмешался Васька, -- ща я из него подарок господину Гансу сделаю. Пущай на калеке порошки испытывает, прежде чем князя лечить.

На шум выскочил владелец заведения. На лбу пластырь крест-накрест, в руке черпак. Что за нравы, голова и так словно чужая, а тут еще половником норовят заехать.

Не спорю. Истина в любом споре познается гораздо быстрей, если на помощь ораторскому искусству приходят кулаки. Хоть это и проверенный факт, но я все же сторонник дипломатии. Лысый череп хозяина производил впечатление. Если за лобовой костью скрывается не только кассовый аппарат, есть шанс разойтись полюбовно.

– - Уважаемый, по что такая немилость?

Трактирщик сверлил меня взглядом.

– - А вы тоже с ним, господин хороший? Не пущу! Лучше сразу умереть. Все одно, гулять зачнете -- разорение мне и погибель.

Я подошел ближе.

– - Зачем так грустно? Мы ж не звери, частную собственность уважаем. Малый и средний бизнес завсегда опора и надежа государства. А Евсей свое получил, отстрадал -- на воде, хлебе и спирте. Муки небывалые претерпел, смерть лютую чуть не принял. Через те страдания душевные и телесные Фраером стал. Чего воду мутить. Кто старое помянет, тому глаз долой.

Стоявший рядом официант закрыл глаза и бросился прочь. На наше счастье, а может и на своё, хозяин трактира оказался более рассудительным человеком:

– - Вы считаете -- он осознал?
– - Черпак уперся в грудь Евсея.
– - По мне, так горбатого только могила...

– - Зря вы так. Человек на путь исправления встал, примеривает на себя идеалы блатной жизни. Скажи, Евсей.

– - Это... Как...
– - все еще сжимая кулаки, замямлил Фраер.
– - Ну, если Пахан говорит, стало быть, так оно и есть, если конечно...

– - Без "если"!
– - отрезал я.

– - Что делается-то, а!
– - Прослезился частный предприниматель.
– - Входите коли так. Но если опять лавкой, да по голове!

– - Господь

с вами, -- ответил я.
– - Если столкуемся, так еще и защитой станем. Что у вас тут за "крыша"?

– - Так известное дело -- тёс под черепицей.

Я взял трактирщика под руку.

– - Пойдемте, господин директор, в ногах правды нет...

Стол накрыли в дальнем углу. Угощение чисто символическое, много ли на гривенник разгуляешься. Полбанки огуречного рассола, краюха ржаного хлеба, две луковицы -- вот и вся закуска.

Не внял моим словам хозяин заведения, деловое предложение о сотрудничестве тактично отклонил. Не применять же к нему, в самом деле, тактику убеждения "братков" моего мира. Пахан-то я липовый, отродясь на чужое добро не зарился. Воспитание не то.

Народ в трактире подобрался разношерстный, большей частью крестьяне с окрестных деревень. В центре три господина с дамами, рядом иностранец. У окна пятеро стрельцов коротают свободное от службы время за бутылкой вина. Шалит и рыдает гармонь, снуют меж столов официанты. Одним словом -- веселуха!

И вдруг все смолкло. Оборвалась на полуслове песня, забился под стол иностранец. Подвыпившие стрельцы схватились с захмелевшими мужиками.

Летят в стену тарелки. Самый бойкий крестьянин схватился за лавку, хозяин трактира за сердце. Поднялась с пола пыль, готовясь взмыть под потолок. Подскочили кореша, горя желанием принять участье в общем веселье, причем, что удивительно -- без разницы, на чьей стороне.

– - Разнять! Всех успокоить! Взыскать за посуду! Желательно аккуратно и по возможности вежливо, -- приказал я.

– - Зачем?
– - удивился Евсей.
– - Отдыхают люди, чего мешать-то!

– - Ты блатной или кто?

– - Понял. Шестерки и Подельник, за мной!

Словно ледокол льдину рассекла моя гвардия противников. Особо прытким братья Лабудько попортили наружность. Помня наказ, Ванька подскочил к стрельцу, сползающему по стенке, усадил на место и вежливо поинтересовался:

– - Не ушибся, милок?

Выправляя свернутый нос, служивый от ответа воздержался. Порядок был восстановлен в рекордно короткие сроки. Лишь самый буйный из крестьян вцепился в Евсея.

– - Ты кто такой!

– - Фраер!

– - Докажи!

– - Ща как тресну!

Инцидент был исчерпан. Стрельцы сели за стол к мужикам пить мировую. Снова зашлась в истоме гармонь, трактирщик цвел, как одуванчик на болоте.

За нашим столом вмиг поменяли скатерть и угощение. Появились блинчики с икрой, свиной окорок в грибном соусе, запотевший графинчик с водкой и многое другое. Мои миротворцы были поражены.

– - Вот это да!
– - Восхищался Федька.
– - Скажи кому -- не поверят. Сначала за деньги пускать не хотели, теперь бесплатно потчуют.