Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

Потягиваясь и зевая, слез с печи Евсей. Ведьма засуетилась пуще прежнего, оно и понятно, не каждый день внука в штрафники провожаешь. Позавтракали блинами со сметаной. Попрощались. Колдунья, улучив момент, шепнула мне:

– - То, что огонь печали затушил -- правильно. Спокойствие на душе пуще всякой девки хранить и лелеять следует. Светлый ум, да доброе сердце не раз службу хорошую сослужат.
– - Ведьма примолкла, старческий взгляд метнулся в сторону, но она продолжила: -- Странный ты, одно слово -- пришлый. Смерти твоей не нашла

и в живых не видела. Беды скоро не жди, а лихо будет...

На том и простились.

Почти в отличном расположении духа я покинул гостеприимную избушку ведьмы. Наступая на пятки, следом плелся Евсей. Боевой пыл Фраера к утру несколько угас. Да и чего ждать от человека, если святое для каждого гражданина чувство патриотизма, заменяют отцовские вожжи. Нет, орденоносца с него не выйдет, не то воспитание, чтоб с именем Старобока на устах погибнуть.

Несмотря на ранний час, столица бодрствовала. Скрипят на ухабах крестьянские телеги, вовсю горланят петухи. Бодрым шагом мы чинно выходим на центральную улицу. Впереди шумит сотней глоток рыночная площадь.

Евсей, порывшись в карманах, нашел медный пятак. Подскочил к разрумяненной тетке и принялся бойко торговаться. Догнал он меня с пучком пестрых лент.

– - Это еще зачем?

– - Примета есть, -- начал сбивчиво разъяснять Евсей, -- бабка сказывала. Пятак даже специально в карман сунула. Ежели ленту перед походом дивчине незамужней подарить, то живым из любого похода вернешься. Только отдавать надо...

Он не договорил. Из переулка вывернула молодуха в цветастом платке и, расправляя на ходу складки сарафана, сунулась в торговый ряд. Евсей припустился за ней, присвистнув на ходу:

– - Вроде ничего! А, Пахан!

Не знаю чего он ей наговорил, но ленту красавица взяла. Видать Фраер не только с ямщиками беседовать умел, но и к женщинам подход знал. Вот стервец, везде успевает. После этой встречи Евсей заметно приободрился. Довольный взъерошил чуб и, поднимая тучу пыли, пустился в пляс.

Прохожие обходили нас стороной, крестя на всякий случай лбы. Наконец Фраер угомонился. Пошли дальше. Евсей нашептывал:

– - Не спи, Пахан. Идти уж недалече, а ты не одной ленты не подарил. Смотри, какая краля пошла! Грудь не обхватить, в плечах узка, глаза -- что блюдце, под юбкой кость широкая...

– - Да иди ты!
– - огрызнулся я, не представляя, что делать. Разберись так слету в местных традициях.

Евсей заартачился. Начал спорить. Переживает парень за меня. Бабкины слова для него не пустой звук. Но не успел Фраер сказать и пары слов, как пришлось заткнуться обоим.

Огромный конь вороной масти, закусив удила, взвился пред нами на дыбы. Еще мгновенье и копыта втоптали бы нас в землю. Спасибо всаднику, успел осадить жеребца.

От испуга у меня пот на лбу выступил. Да чего уж... Сами виноваты. Раззявили варежки на проезжей части, глазами девок раздеваем. Евсея вовсе столбняк прошиб, глаза на выкате, рот открыт, по щекам изморозь. Поставь

на постамент -- готовый памятник, только табличку соответствующую подбери. Пришлось выкручиваться одному.

– - Э... господин хороший, -- замямлил я, -- полегче бы, неровен час и дорожно-транспортное происшествие сотвориться может. Мы, конечно, сами не того, но все же...

– - Это точно, -- ответил мне рассерженный женский голос.
– - В здравом уме люди под лошадь не бросаются.

Бог ты мой! Кровь хлынула в голову и выступила краской на щеках. В седле не лихой джигит, а юная и весьма симпатичная амазонка. Синий бархатный камзол подчеркивает изящную девичью фигуру, длинные русые волосы сплетены в тугую косу. Расправив плечи, я шагнул вперед, и учтиво произнес:

– - Леди, смиренно прошу прощения, а в качестве извинений прошу принять скромный подарок.
– - Красная лента в моей ладони выглядела смешно и нелепо.

Амазонка с интересом окинула меня дерзким взглядом. В больших голубых глазах пыхнули шальные искры. Не сказав ни слова, всадница схватила ленту и умчалась прочь, оставив на память звонкий, почти детский смех.

Я облегченно вздохнул, и дорожный инцидент улажен, и обычай соблюден.

– - Евсей, -- толкнул я Фраера, -- хорош столбиком прикидываться.

– - Пахан!
– - замычал кореш.
– - Ты как думаешь, нас сразу четвертуют или дождутся, пока с похода вернемся?

– - Чего так грустно?
– - насторожился я.

– - Это же Алинка, дочь Старобока!

– - Ну и что с того? Слава Богу цела. Руки ноги на месте. В конце концов, извинились же! Ни каких оснований для возбуждения уголовного дела.

– - Ох! Лучше бы дьяк Ивашка нас в измене обвинил!
– - продолжал стонать Евсей.
– - Лента...

– - Сам же говорил, обычай такой!
– - теряясь в догадках, зарычал я на Евсея.

– - Говорил, -- обреченно кивнул тот.
– - Только не все, не успел. Синяя лента на удачу, красная при сватовстве. И если какая девка взяла -- свадьбы не миновать...

– - Охомутали!
– - Схватился я за голову.

– - Не, хомутать не будут. Четвертуют. Кому я четвертованный нужен буду...

– - Вот удружил, -- разозлился я уже всерьез.
– - На кой черт ты красную ленту вообще покупал, взял бы одних синих.

– - Да когда ж мне их там сортировать было! Схватил пучок на пятак и дел-то. Кто ж знал, что ты красную выберешь.

К хоромам Старобока мы подошли в полном смятении. Евсей пытался убедить себя, что четвертование еще не самое страшное, живьем вариться в кипятке куда неприятней. Ну а топор с плахой -- вовсе детские шалости.

Народу в опрятный княжеский двор согнали немного, человек двенадцать. На высоком крыльце, опираясь на бердыши, стоят стрельцы. Князь, соответственно ситуации -- во всеоружии: на одном боку булава, на другом увесистый меч. Рядом, как тень отца Гамлета, вертится дьяк, в руках исписанные листы. Князь поднял руку: