Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

Сколько это длилось, сказать не могу, может секунду, а может час, сутки. Стало страшно. Кот дрожал. Тело потеряло вес, я падал в пустоту. Мышцы напряглись, каждый нерв, каждая клетка ждали удара. Развязка могла быть одна -- смерть. Хотелось верить мгновенная...

Опасения оказались напрасными. Все кончилось неожиданно и весьма странно. Яркое солнце вернуло зрение. Кругом пышные цветы, за спиной яблоня, ветки ломятся от спелых плодов. Я захлебнулся от восторга: "Жив!!!"

Мой друг по несчастью мурлыкал. Клянусь, в кошачьей голове

билась та же мысль, я видел по глазам. Впору сойти с ума, да жаль -- не успел.

Еще не улеглась нахлынувшая волна счастья из ближайших кустов выскочил косолапый мужичок, одетый в мятый серый мундир и радостно потер руки.

– - Вот где, голубчик, прячешься! Думал пересидеть облаву в саду господина старосты, умник. От сержанта Лабудько еще никто не уходил. Взять его!

Не успел я опомниться, два рослых ухаря опутали меня веревками с ног до головы, как младенца пеленками. Еле успел чертов листок с заклятием в карман сунуть. Сделав черное дело, рядовые застыли по стойке смирно. Оба под два метра, в плечах -- не меньше, лица круглые как по циркулю, репчатые носы свернуты набок.

– - Чего встали истуканами, -- рявкнул сержант, -- в телегу его сердешного тащите.

Но едва великаны шевельнулись, от яблони рыжей молнией метнулась тень. Ближний громила хлопнул по ляжкам и бабьим голосом взвыл:

– - Ой!

– - Ванька, ты чего?
– удивился Лабудько.

– - Ща, я его пришибу, -- радостно заорал второй детина. Он первым заметил кота и схватил дубину, размером с оглоблю. Верный Четок, учуяв опасность, разжал когти.

– - Васька, не сметь!
– - прорычал сержант, но поздно. От хлесткого удара Ванька выгнулся дугой и орал уже по-настоящему, солидным басом.

– - Смотри-ка, кажись, промазал, -- произнес Васька.

А мой рыжий товарищ взобрался на дерево, и ей-богу, глядя сверху, нагло улыбался. Васька с Ванькой пошли в атаку.

– - Прекратить, ироды!
– - завопил Лабудько.
– - И ж чего удумали, ломать деревья в саду господина старосты. В штрафную сотню захотели! Узнаете тоды, почему окунь уху не жалует, да поздно будет!

– - Эта зверюга мне мундир порвала и спину исцарапала, -- огрызался Ванька.

– - Ничего, мамка заштопает, а девки и не такие узоры оставляли. Смажешь дегтем, зарастет, как на кобеле.

Конвоиры схватили меня за ноги и поволокли. Лабудько гордо шагал впереди. Я попытался призвать налетчиков к порядку:

– - Позовите дежурного по отделу! На каком основании произведен арест? Мои сутки заканчиваются, где ордер за подписью прокурора? Требую адвоката!

Ванька сжал кулак.

– - Во, тебе основания. Тресну в лоб -- уши отклеятся.

Пришлось заткнуться. Если уши не отлетят, то ноги точно откинутся. Инстинкт самосохранения подсказал -- с протестами надо подождать. Не церемонясь, меня швырнули на охапку соломы. Телега загремела по ухабам. Я огляделся.

Вдоль проселка тянутся добротные крестьянские избы. Всюду зеленая

поросль. У колодца стоят девки в цветастых платках и длинных, до пят, сарафанах. За околицей пшеничное поле, воздух пахнет мятой, а по округе разлетается веселый звон кузнечного молота.

Господи! Куда я попал? Это не мой мир. Здесь не воняет бензином. Где я? От грустных мыслей отвлекло шуршание соломы. Из копны выбрался еще один пленник. Из-под не стриженой челки выпирает огромная шишка, лицо -- детское, а глаза -- наглые. Парень выцепил взглядом Лабудько:

– - У, сволочь!

– - Глядикась, очухался!
– - радостно отозвался сержант.
– - А я уж испужался -- часом не пришибли в горячке. С мертвых, какой толк, за них премий не дают. Хороший нынче денек выдался, двоих сцапали. Ежели за каждого по рубь двадцать, то за двоих...
– - Лабудько принялся загибать пальцы.

– - Два сорок, -- вырвалось у меня. Сержант расцвел пуще прежнего.

– - Верно! А ты грамотный что ль? Чего тогда в дезертиры подался? Указ князя Старобока на каждом столбе развешен. Всякий, кто без дел мается, должен добровольцем в штрафную сотню записаться для нужд государственных.

Во влип! Мало того, что неизвестно где оказался, так еще и в штрафники угодил. Нет уж, увольте, свое я оттрубил честно, три месяца как дембельнулся и геройски погибнуть во славу Старобока в мои планы не входит. Надо "косить" и назад -- в двадцатое отделение милиции, пока в розыск не объявили.

– - Мне, господин сержант, на службу идти никак нельзя, -- собравшись с духом, выпалил я.

– - Это еще почему?

– - Я убежденный пацифист.

– - Слово-то какое мудреное, что ж за гусь такой?

– - В дословном переводе с латыни...

– - Да знаю я, -- перебил Васька, -- в позапрошлый вторник бегали с Ванькой в Кукуево, там купец заморский торговал, так у него помощника тоже педиком звали.
– - Васька склонился к уху сержанта. Принялся шептать. Лабудько побелел, пошел пятнами и осенил лоб крестом.

– - Господи, грех то какой!

– - Так и я про то же, -- оскалился Васька.
– - Ко мне паразит приставал. Я по уху, хотел дурь из башки вышибить, да видно разум задел. Хлипкий нынче пошел иностранец, чуть тронешь, орать начинает. Бей говорит, топчи, а у самого рожа довольная, будто крынку сливок выпил. Умом видать тронулся.

– - Да это же совсем не то!
– - заорал я. Но меня и слушать не стали. Лабудько еще крестился, а Ванька внес новое предложение:

– - А чего, бать, может и этому треснуть, лучше уж дураком, чем пацифистом.

Лабудько подпрыгнул будто ужаленный.

– - Сколько раз говорено -- дома я для вас отец родной, а на службе -- господин сержант! Велено пойманных тащить в кутузку -- вот и вези! Пущай Старобок сам разбирается. Мож ему эти пацифисты в зверинец нужны, гостям вместе с медведями показывать. Наше дело маленькое, привел дезертира -- получи рубь двадцать.