Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

У меня засосало под ложечкой и вовсе не от голода. Собаке вместо кости кинь полено, так и та обидится, а тут люди. Муторно сделалось, пришибут же, по моей вине страдают. Взял ложку, хлебнул безвкусного варева, а глаза поднять боюсь.

– - Во, сволочь!
– - Выругался Евсей.

У меня голова в плечи вжалась. "Вот оно, -- думаю, -- началось!"

– - Всего три часа, как Фраером стал, а тюремщиков больше извозчиков ненавижу.
– - Закончил внук ведьмы. Я аж поперхнулся. Васька услужливо похлопал по спине. При других обстоятельствах

можно было подумать, что собирается позвоночник ломать. Но коли сразу не парализовало -- этот жест следовало расценивать как трогательную заботу.

– - Э! Э! Подельник!
– - Накинулся Ванька на Федора.
– - Ты картоху-то не выбирай! Хлебай как все -- жижу.

– - Что!!!
– - Взбеленился Федор.
– - За "базар" ответишь? Я что -- себе в брюхо пихаю! Черпаками работать все горазды, нет о Пахане позаботиться, гущу сожрать норовите. И вообще, Шестерки, для Фраеров и Подельников -- не указ!

– - А я че? Я ни че!
– - Сконфузился Ванька.
– - Для Пахана, пожалуйста, святое дело.

Чудны дела твои Господи. Широким жестом я разделил остатки обеда на пять частей, объяснив, как надо поступать с "общаком".

– - Вот значит, какая житуха у блатных!
– - Обрадовался Ванька.

– - А главное -- все по "понятию".
– - Поддержал брата Васька.

– - Ничего, кореша, выстоим, -- заверил Евсей.
– - После обеда должны гостинцы из дома передавать, всегда так делается.

Громогласное ура сотрясло стены. Только я равнодушно ковырялся в постной баланде. Мне нечего ждать и не от кого.

Евсей оказался прав. Через час появился Кузьмич. Сначала в камеру влез огромный живот, затем рыжие усы и ехидная улыбка. В руках два баула.

– - А чего только два?
– - Поинтересовался Евсей. Надзиратель потеребил усы и, когда наше нетерпение достигло предела, ласковым голоском произнес:

– - Сегодня в тюрьме ожидаются перебои с гостинцами. Перебьются Васька и Ванька!

– - Чего!!!
– - Взревели братья.

– - Имею право! За учиненный мятеж переводитесь на тюремный харч, -- важно ответил Кузьмич и бросился прочь, зацепив животом косяк двери.

Тяжела доля арестанта. Правды в век не сыскать. Евсей принялся рыться в сером холщовом мешке. Темница медленно наполнялась ароматом сдобы и запахом копченостей. Животы свело судорогой. Первым не выдержал Васька:

– - Колбаска?

– - Ага, с чесночком, -- кивнул Фраер.

Три тяжелых вздоха были ему ответом. От тюремного обеда не осталось воспоминаний. Дурманящий запах съестного кружил голову. Ванька встал на колени и неистово принялся молиться:

– - Господи! Чирей на задницу прошу, язву на язык! Не откажи мне, Господи, ведь не для себя прошу, для Кузьмича...

– - Пахан, -- окликнул Федор.
– - Я думал от мамани, -- пнул он по баулу, -- а это дочка Бурчихи прислала. Западло -- нет, от зазнобы "грев" получать?

– - Западло в одиночку жрать!
– - Рявкнул я.

– - Так это ясно-понятно, --

кивнул Подельник.
– - Коли не западло -- на общак!
– - Швырнул он посылку в центр комнаты.

И тут, тихо охнув, поднялся с нар Евсей. Лицо сделалось белее мела. Медленно повернулся к нам.

– - Братцы! Простите Христа ради! Я ж Фраер, а не лапотник какой. На общак!
– - Поставил он второй мешок рядом с Федькиным.

Пировали долго, пока снова не загремел засов. В камеру бочком протиснулся Кузьмич. Держался осторожно, старался не подставлять спину. Разомлев от обильного угощения, мы не удостоили его даже взглядом. Тюремщик втащил в комнату стол с табуретом и бесшумной тенью выскочил обратно. Лица корешей помрачнели.

– - Никак дьяк Ивашка заявиться, -- сделал предположение Евсей.

– - Ага, для чего ж стол еще нужен, -- согласился Ванька.

– - Может, сразу его на хрен пошлем?
– предложил Федор.

– - Сразу не удобно, все же духовная особа, -- печально заметил Фраер.

– - А вы его в Гондурас пошлите, далеко и вполне прилично.
– - Посоветовал я и начальственным голосом добавил: -- Ну-ка, граждане арестанты, колитесь, что это за личность такая, что трепещите пред ним, как лист на ветру.

От крика заложило уши.

– - К Старобоку в доверие втерся...

– - В грамоте силен, читать писать может, а уж как умен!

– - Пропадут червонцы в казне, он по деревням, со всеми ласков, нос сует всюду, а сам карябает на листочек, а потом требует, чтоб крестик поставили, мол, с моих слов писано верно...

– - А опосля секут мужиков почем зря...

– - Ежели рубль сунуть, любое дело замнет, а за три -- с твоего обидчика взыщет.

– - Ох, братцы, чую, не к добру это, -- закончил Евсей.

– - Век воли не видать!
– - Согласились с ним остальные.

Ивашка оказался на вид не таким уж и грозным. Высок и при этом очень худ, словно жердь не ошкуренная. Козлиная бородка не скрывает подбородка. Глаза маленькие, рот кривит. Выложив письменный прибор, дьяк поправил рясу, перекрестился и лишь затем удостоил взглядом узников.

– - Покайтесь, дети мои, ибо безгрешных здесь не держат.

Начало проповеди многообещающее. Ни "здрасти" тебе, ни "пожалуйста". Кайтесь и все! Еще бы знать в чем. Напомнив друзьям, что чистосердечное признание -- прямая дорога в тюрьму, где собственно мы и находились, я решил брать быка за рога.

– - Разрешите вопрос, ваше преосвященство?

– - Для того я и пришел, что б развеять сомнения в душах заблудших овец.

– - Скажите, как духовное лицо, как наставник молодежи, почему в наш просвещенный век, когда сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, находятся оптимистические личности, катастрофически отрицающие абстракцию?

Ивашка дернулся и замер. Но он был действительно умен и через минуту выдал ответ, достойный войти в аналоги любого учебника философии.