Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

Засучив рукава, я принялся за массаж. Ганс стонал и кряхтел. Через пятнадцать минут с опаской присел. Сделал пару наклонов и заскакал козлом.

– - Зер гут! Вы есть великий ученый! Отчен хорошо, мой спина больше не болеть. Я хотеть вас благодарить.

– - Данке шон.

– - И отчен, отчен сожалеть, что не смоч лечить ваш душа. Наука не придумать такой лекарств.

– - А чего тут думать?
– - вздохнул Евсей.
– - Все давно придумано, стакан водки и вся микстура.

– - Вы так полагать?
– - удивился Штольц.

– - Проверено. Заноет

в груди, хватишь стопарик -- прощай печаль, здравствуйте извозчики. Эх!

– - Я есть, иметь с собой немножко спирт, для медицинских нужд...

– - Чего ж ты молчал, господин Хрен!
– - вырвалось из четырех глоток.

Алкогольный дух мигом наполнил камеру. В связи с голодовкой решили не закусывать. Спирт лился в пустые желудки. После первой Ганс завыделывался. Евсей вцепился ему в сюртук:

– - Ты че, Сентябрь, Пахана не уважаешь?!

– - Я есть Август!

– - Да какая разница! Чего тут пить? Двух литров не будет!

– - Я отчен уважать ваш Пахан, но если много пить чистый спирт, появится русский женщина...

– - Нет, старик, тут ты не прав. Перво-наперво следует найти извозчика и -- по сопатки, а девки потом.

– - Вы не так понимать, эта баба -- дас ист Белый Горячка.

– - Красивое имя, -- заметил Васька, занюхивая кулаком.
– - Жаль не кукуевская, я там всех знаю.

Штольц отбивался, как мог. Но я добил, напомнив, как медик медику, что даже Змей-Горыныч хлещет ведрами, а у него три рта и всего одна печень. Немецкая оборона дрогнула, дальше пошло как по маслу. Пили за дружбу, за мир во всем мире. За всех вместе и за каждого по отдельности. Горланили песни. Осоловевший Штольц клялся в любви и лез целоваться.

– - Короче, -- орал Федька, -- ты ж классный пацан, мог бы за Фраера канать, да жаль масти не той.

– - Я, я, -- соглашался Ганс.

С другой стороны наседал Ванька:

– - Слышь, Августович, а я вот дома спать не могу. Только улягусь, чудится -- под лавкой кто-то шарится...

– - О, это есть такой сложный синдром, надо отчен долго лечиться...

– - Да ерунда. Я ножки отпилил и дел-то!

Уже за полночь, забыв о сюртуке и бормоча под нос: "Любо братцы любо, с Паханом нам жить", -- немец выполз за дверь. В тюремном коридоре еще долго раздавались пьяные вопли.

Разметавшись по соломе, мои друзья безмятежно храпели. Я старался пить через раз, но набрался изрядно. Ум ясен, конечности парализованы. Проводив восвояси гер Штольца, пожаловал Кузьмич. Надзиратель окинул взглядом безвольные тела на нарах, по усам скатилась слезинка.

– - Это что ж такое. Все арестанты, как люди, а от энтих -- одни пакости. Вчера дьяк сам не свой убежал, сегодня лекарь еле живой вышел. А спросят с меня. Хватит! Натерпелся!
– - плакал мужик.
– - Пущай Старобок либо их отпускает, либо меня на другую должность переводит. Господи, за какие грехи наказанье такое!

Если истина в вине, то, что тогда в спирте? Стоило раз набраться под завязку и заскрипело колесо правосудия. Вечером следующего дня явился Старобок.

Ничего не могу сказать -- мужик представительный.

Одет с иголочки. Мощная грудь распирает расшитый кафтан. Рост выше среднего, на вид лет сорок пять, может чуть больше. Стрижен коротко. Густая черная бородка делает лицо почти квадратным. На мощной шее пульсирует жилка.

Князь был в гневе, а потому за спинами стрельцов помимо дьяка маячил палач.

Похмелье раздирало затылок, я представил каково сейчас Гансу -- полегчало. Остальные заключенные с надеждой смотрели на палача. Топор, как известно, лучшее средство от головной боли.

Я подмигнул дьяку и со значением похлопал по карману. Пускай шевелиться, не почетные проводы на пенсию ждут. Князь заговорил, голос широкий с хрипотцой:

– - Кто из вас, стервецов, посмел напоить лекаря?

В ответ тишина, спины под плети подставлять дураков нет.

– - Чего примолкли? Засеку мерзавцев! Мало того, что он конюху в ухо заехал, так еще мне -- вместо порошка от простуды слабительное дал. Хоть трон в сортир переноси. Егеря кабанчика загнали, а я из кустов не вылажу! От запаха вся дичь разбежалась. За весь день одного рябчика добыл, да и тот -- сам от смеха с ветки упал и убился. Дармоеды!

Старобок бранился щедро и изобретательно. Но вскоре поток ругательств пошел на убыль, стало ясно -- палач остался без работы. Князя не перебивали, чего судьбу лишний раз пытать, язык устанет, сам заткнется. Закончил Старобок вполне мирно, оно и понятно, даже папа Карло знал, что в деле воспитания подрастающего поколения главное -- не перегнуть палку и не наломать дров, снял немного стружки и достаточно.

– - Все в штрафную сотню, хватит задарма на казенных харчах отъедаться!

Евсей набрался смелости и спросил:

– - А чего делать-то станем, Князь-батюшка?

– - Завтра узнаете. Переночуете дома и до первых петухов у меня под окнами стоять. Не забудьте с родными проститься. Кто не придет -- запорю! Шкуру сдеру! На дыбе замучаю! В куски изрублю! На кол посажу! В кипятке сварю!

Для первого знакомства впечатлений с избытком. Стрельцы проводили нас до ворот, старший попросил:

– - Вы уж, ребятки, не подведите, явитесь утром. А то заставит князь еще и вас искать, за каждую печь заглядывать. И так вторые сутки без сна по княжеским делам маемся.

– - Не горюй, служивый, -- радовался я свободе, -- если что, мы в погреб и мешком с картошкой прикинемся.

– - Ни приведи Господи, -- перекрестился стрелец.
– - Этого еще не хватало!

Предоставленные сами себе мы долго топтались на месте. Жутко болела голова. Сон улетучился, Старобок умел взбодрить.

– - Айда в трактир, -- предложил Евсей, -- у меня гривенник за подкладку завалился, хоть рассолом утешимся.

На том и порешили. Кузьмич на послед показал кулак и поторопился закрыть ворота. Темница осталась позади, кривой переулок вывел на базарную площадь. Товарки разбрелись по домам, подсчитывать при свечах дневную прибыль. Мы шли в гордом одиночестве, сбоку мелькнула длинная тень и растворилась среди пустых прилавков.