Блаженные похабы
Шрифт:
От Кирилла Белозерского и вплоть до второй половины XVI в. мы ничего не слышим о юродстве среди монахов; конечно, «похабы» должны были попадаться в монастырях хотя бы уже потому, что власти запирали туда особенно буйных пророков [700] . Однако самый первый, после длительного перерыва, юродивый в обители — это схимонах Феодоровского монастыря в Переяславле–Залесском Сергий, местное почитание которого дожило до XIX в. [701] , но сведений о котором не сохранилось. Второй — Иосиф Заоникиевский, житие которого не опубликовано [702] , но известно в пересказе: вологодскому крестьянину Иларио- ну, чудесным образом излеченному от слепоты, в 1588 г. явилась чудотворная икона Богородицы, и на этом месте он основал Заоникиевский монастырь, где и сам постригся под именем Иосифа; причины, по которым этот человек сразу вслед за тем принял на себя подвиг юродства, изложены в житии довольно туманно: быть может, здесь сыграла роль его обида на то, что настоятелем новообразованной обители назначили не его; как бы то ни было, братия издевалась над юродивым, а его память (Иосиф умер в 1612 г.) была причиной внутри монастырских распрей: воздвигнутая над могилой часовня трижды разрушалась и вновь восстанавливалась [703] . В данном случае монастырь явно находился в сложных отношениях с памятью собственного создателя, но бывали и обратные ситуации, когда обитель эксплуатировала популярное имя ка- кого-нибудь юродивого: так, позднейшая легенда об Арсении Новгородском приписывает ему создание Арсение- вого монастыря [704] , а Каргопольская Успенская обитель возводила себя к некоему Ивану (Ионе?) Волосатому [705] .
700
«Князь великий, яко урода, повеле поимати и на Угрешко его посла» (ПСРЛ. Т. 6. 1853, с. 228).
701
Зверинский В. В. Материал для историко–топографического изследования о православных монастырях в Российской империи. Т. 2. СПб., 1892, с. 395.
702
Рукопись РГБ. ф. 354, № 74.
703
Верюжский И. Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии. Вологда, 1880, с. 593—601.
704
Андроник (Трубачев). Арсений Новгородский // ПЭ. Т. 3. 2001, с. 438.
705
Алферова Г. В. Каргополь и Каргополье. М., 1973, с. 15, 86.
706
Романенко Е. В. Василий Каменский // ПЭ. Т. 7. 2004, с. 203.
707
Никодим (Кононов). Архангельский патерик. М., 2000, с. 73.
708
При этом деревня являлась вотчиной кликуш. Иван Грозный писал во втором послании к Стоглавому собору: «По погостом и по селом и по волостем ходят лживые пророки — мужики и жонки, и девки, и старые бабы, наги и босы, и волосы отрастив и распустя, трясутся и избиваются, и сказывают что им являются св. Пятница и св. Анастасия». (Емченко Б. Стоглав. Исследование и текст. М., 2000, с. 311). В целом кликушество вплоть до весьма позднего времени отделялось от юродства и было по преимуществу женским занятием.
От XVII столетия дошло гораздо больше письменных памятников, чем от предшествующего, и благодаря этому мы узнаем о существовании множества «похабов», чьи более ранние собратья попросту остались в безвестности. Некоторые имена сохранены монастырскими святцами (например, Илия Даниловский [709] ), другие — иконами (как Трофим Суздальский [710] ), третьи — городскими летописями; так, в анналах Сольвычегодска читаем: «В 7100 (1592) объявися у Соли в малом возрасте Михаил уродивый, а преставися 7150 (1642) года мая 5 дне и погребен в Введенском монастыре с Фомою и Родионом» [711] . Кто такие эти Фома и Родион [712] , равно как и погребенные там же Иоанн и Василий [713] Сольвычегод- ские, совершенно неизвестно, но все они фигурируют в различных святцах в чине юродивых [714] (ср. также с. 302). Быть может, единственная разница между вышепоименованными персонажами и «благоуродивым» Зиновием из Кашина состояла в том, что в этом городе почему-то не сложилось традиции юродских культов. Появление же хотя бы одного местного «похаба» почти всегда провоцировало волну эпигонов: так, вслед за Иоанном Устюжским последовали Прокопий и Леонтий; за Исидором Ростовским — Иоанн, Артемий, Стефан, Афанасий; за Максимом Московским — Василий, Большой Колпак, Иаков; за Иоанном Верхотурским — Косьма и Симеон, за Прокопием Вятским—Антипа и Уар, о которых решительно ничего не известно [715] и т. д.
709
Головщиков К. Д. Город Данилов. Ярославль, 1890, с. 2—3.
710
Иеромонах Иоасаф. Церковно–историческое описание суздальских достопамятностей. Чугуев, 1857, с. 121—122.
711
Проблемы изучения традиционной культуры Севера. Сыктывкар, 1992, с. 31.
712
Власов А. Н. Устюжская литература XVI-XVII веков. Исто- рико–литературный аспект. Сыктывкар, 1995, с. 17.
713
ПигинА. В. Василий Сольвычегодский // ПЭ. Т. 7. 2004, с. 218.
714
Сергий. Полный месяцеслов Востока. Т. 3. М., 1997, с. 553, 559, 561, 577.
715
Успенский Трифонов монастырь в г. Вятка. Вятка, 1905, с. 15.
Оживление литературной деятельности на Руси привело к появлению множества «похабских» житий, авторы которых не только не стремились сгладить экстравагантность своих героев, но, наоборот, всячески ее подчеркивали. Так возникло то житие Василия Блаженного, которое выше мы называли фольклорным (см. с. 285) и которое, безусловно, впитало в себя народно–религи- озные черты [716] , но обнаруживает и признаки авторской беллетристики. Если официальное житие Василия, существовавшее в двух редакциях, относится к 80–м гг. XVI в. [717] , то фольклорное приняло окончательный вид ко второй половине XVII в.
716
Кузнецов И. Святые блаженные Василий и Иоанн, Христа ради московские чудотворцы. М., 1910, с. 306. «Народный» характер этого жития никоим образом не избавляет его от подражательности. Василий юродствует, «яко Андрей Царьградский» (с. 80); подобно Симеону Эмесскому, он прощает и исцеляет девиц, которые «посмеяхуся наготы его и абие осле–поша все» (с. 84), и т. д.
717
Орлова Л. М. К вопросу о времени написания жития Василия Блаженного. Л., 1989 (рукопись депонирована в ИНИОН), с. 4—8.
В отличие от огромного большинства русских юродских житий, авторы которых как бы чуть стесняются собственных героев и затушевывают провокационность их подвига, Василий Блаженный в своем апокрифическом житии возрождает атмосферу предельной взаимной агрессии между юродивым и миром: он все узы нынешнего жития прелестнаго расторгнув яко худую паучину… и презре плотьская мудрования купно сверже и телесная одеяния… и избра себе житие буйст- венное и от человек уничиженное, яко же Андрей Цареградский и Прокопий Устюжский и Исидор Ростовский и иные мнози. Их же житию ревнуя сотворися похаб Христа ради нача у иных калачи опровергати и инде же квасы от сосудов выливати и ина многа таковая нелепая и похабная творити, за что бысть пхаем, оплеваем, по земле влачим, за власы терзаем, и лютая биения и ударения и досаждения и злословия и поругания наноша- хуся ему от злых человек [718] .
718
Кузнецов И. Святые блаженные Василий и Иоанн, с. 80.
Но особенно ценно для нас это житие тем, что позволяет разглядеть некоторые важные черты юродства, которые в традиционной агиографии не проявляются. Во–пер- вых, юродивый вызывает ужас. Когда святой, еще работая подмастерьем у сапожника, предсказывает смерть клиенту и его пророчество сбывается, сапожник «тогда вспомянув глаголы Василиевы и яко тако сьбыться, зело удивися вкупе и оужастися,
719
Там же, с. 80.
720
Там же, с. 82.
721
Там же, с. 84.
722
Там же, с. 80—81.
723
Там же, с. 82—83.
В–четвертых и главных, именно в этом тексте доведена до предельного драматизма та идея, которая лежит в самой основе юродства вообще.
Василий… хождаше же по всему граду и мимо неких дворов… в них же живущии людие живут благоверно и праведно и пекутся о душах своих и труждающихся в пении молитв и в почитании святых писаний и ту блаженный остановляяся и собираше камение и по углам того дома меташе и бияше и велик звук творяше, егда же минуяше мимо некоего дому в нем же пиянство и плясание и кощуны содевахуся и прочия мерзкая и скаредная дела творяху, ту святый остановляяся и того дому углы целоваше [724] .
724
Там же, с. 85. Ср. у Ф. Достоевского: «У юродивых и все так: на кабак крестится, а в храм камнями мечет. Так и твой старец: праведника палкой вон, а убийце в ноги поклон» (Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Полное собрание сочинений. Т. 14. Л., 1976, с. 73).
Объяснение, которое дается дальше этому поведению, состоит в том, что из праведного дома бегут бесы — в них– и кидает камнями Василий, а из грешного дома уходят ангелы — их– и целует святой [725] .
Этот мотив получает в житии еще одно поразительное воплощение: там идет речь о том, как один диакон просил Василия взять его в ученики.
И яже святый Василий что повелеваше оному дияко- ну юродственное сотворите и некая похабная не малая сотворяя покаряяся Василия блаженнаго повелению… чего ради за оное деемое похабьство… многа биения… претерпе [726] .
725
Ср.: Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / Сост. А. Г. Бараг и др. Л., 1979, № 795.
726
Кузнецов И. Святые блаженные Василий и Иоанн, с. 86.
Дальше рассказывается, что Дьявол подкупил некоего иконописца, дабы тот изобразил его под красочным слоем рисуемой им иконы Богородицы. Икона была выставлена в Варварских вратах Китай–города, «и от тоя новописанныя иконы Богородицы быша чюдеса и знамения и исцеления… обаче по действу сатанину Божиим попущением оная чюдная от иконы содевахуся». Слава об иконе распространилась по всей России.
Василий проразуме духом святым диявольское оухищрение и действо и прельщение правоверным творимое чрез чюдесная оною иконою… и повелеваше оному… оученику взяти камень велий и во оный образ крепко оударити, что бы его сокрушити, оученик же святаго о семъ сумнися и образ разбита оустрашися, святой же самъ взя камень велий и крепко оудари… и расколи его на двое [727] .
727
Там же, с. 87.
Избитый народом и приведенный на суд, юродивый заявил, что «чудеса диявольскимъ навождениемъ содевахуся вернымъ на прельщение». Изображение Сатаны обнаружили, после чего художник был казнен, а Василий отпущен. Но «ученика своего отосла от себе за оное его непослушание» [728] .
В этом любопытном рассказе можно различить отголоски хорошо известных уже нам мотивов воспитания через соблазн и сердечного видения, доступного лишь юродивому. Но здесь все доведено до высочайшего накала, неизвестного византийской агиографии [729] : читателю вместе с несчастным диаконом предложено выбирать между двумя самыми святыми вещами — иконой и юродивым. Причем никаких способов удостовериться в присутствии дьявольских козней не дано: сам Бог по неизвестной причине решил усложнить задачу выбора и попустил коварной иконе творить чудеса. Но ведь и в святости юродивого рациональными способами убедиться невозможно. Бесовская икона есть как бы сам «похаб», вывернутный наизнанку. Перед нами — притча о сути юродства и православного мировосприятия вообще: мир не просто не таков, каким кажется — его истинная природа диаметрально противоположна видимости [730] .
728
Там же, с. 88.
729
В житии Андрея Юродивого есть эпизод, когда святой открывает одной женщине глаза на то, что из-за колдовских чар «теперь на твоих иконах нет ничего, кроме краски, кала, дерева и бесовских видений , ибо Божья благодать ушла, не снеся бесовского зловония» (Ryden. The Life, V. II. p. 175. 1.2512—2515), однако здесь мы имеем дело с «испорченной» иконой, которая никаких чудес не творит.
730
Подробнее см.: Иванов С. А. «Адописные иконы» в контексте позднесредневековой русской культуры // Чудотворная икона в Византии и древней Руси. М., 1996, с. 385—391.
Скорее всего, дошедший до нас текст жития — еще не самый экстравагантный: сохранились сведения о другом варианте, уничтоженном властями, ибо, согласно деликатной формулировке церковного исследователя, «в нем изобличались непорядки и злоупотребления в современном духовенстве» [731] .
Все остальные юродские жития XVII в. не столь эк- зотичнтны, а кроме того, их герой погружен не в сказочный, а в весьма узнаваемый контекст бытовой повседневности. Почти все «похабы» оказываются крестьянами, пришедшими в соседний город и живущими там жизнью нищих попрошаек. Таково житие Прокопия Вятского. Первоначальный набросок этого жизнеописания был создан, видимо, вскоре после смерти юродивого, последовавшей в 1628 г., но окончательный вид оно обрело лишь во 2–ой половине 1670–х гг [732] . Агиограф многое заимствует в предшествующей агиографии, и особенно из жития Прокопия Устюжского: по его словам, святой жил, «подражая древних блаженных мужей Андрея глаголю Цареградского, и Прокопия Оустюжскаго и Василия Московскаго чюдотвор- цев… житию» [733] . Поскольку вряд ли крестьянский мальчик Прокопий Плушков из захолустной деревни Коря- кинской мог читать вышеперечисленные тексты, речь должна, конечно, идти о начитанности самого автора. С другой стороны, пассажи, списанные с литературных образцов, соседствуют в житии с приметами подлинной жизни: на его страницах мелькают десятки имен реально существовавших вятских обывателей, названия церквей, городских улиц и кварталов, упоминания об имевших место 'событиях региональной истории [734] . В этом контексте жизнь и «чудеса» городского сумасшедшего выглядят в каком-то смысле еще более потрясающими. В одном случае святой убивает младенца, с тем чтобы позднее его оживить (см. ниже, с. 371—372).
731
Кузнецов И. Святые блаженные Василий и Иоанн, с. 29.
732
Иванов С. А. Житие Прокопия Вятского, Editio Princeps // Florilegium. К 60–летию Б. Н. Флори. М., 2000, с. 71.
733
Там же, с. 74.
734
Там же, с. 84–86.