Блаженные похабы

Иванов Сергей Аркадьевич

Другой эпизод жития по–своему тоже любопытен: подобно всякому уважающему себя юродивому, Прокопий имел своего конфидента, священника Иоанна, с которым единственным он разговаривал «яко и протчии человеци, а не яко юрод»; это — хорошо нам известное агиографическое клише. Специфики добавляет то обстоятельство, что в данном случае поп Вознесенской церкви Иван Калашников — реальное историческое лицо. А как следует в этом контексте воспринимать то, что произошло между ними?

Прокопий некогда прииде в дом к отцу своему духовному… Иоанну… и посадиша с собою и обедаху вкупе.

По отядении же той блаженный Прокопий со стола взя нож и нача… тем ножом махати, и к главе и к переем его нож приносяше, они же вси ужасошася, и мняху того священника тем ножом поколет [735] .

Хотя в данном случае все обошлось, этот эпизод напоминает, какую цену приходилось платить за излишне близкие отношения с безумцем. Забавно при этом, что поп Иоанн, по всей видимости, принял на себя роль конфидента при юродивом сознательно, начитавшись житий, и упустив, что он имеет дело не с литературным персонажем. С художественной же точки зрения, агрессия против священника (чем бы ни объяснял ее сам агиограф) есть знаковое поведение: бунт против церкви, да и против самого института «конфидентства».

735

Там же, с. 79.

Исполнено агрессии и

житие Симона Юрьевецкого, умершего в 1594 г. Текст этот еще не опубликован, и приходится довольствоваться его пересказом [736] . Святой родился в деревне Одолеве в Костромской губернии, лет прожил в деревне Елнати, а потом — в городе Юрьевце на Волге. Агиограф рисует его поведение как весьма активное: «Иногда… приходил он в корчму, чтобы там пробыть долгую зимнюю ночь, но приходил туда не для того, чтобы уснуть, но чтобы там претерпеть брань, пинки, насмешки. Находящиеся там пьяницы, беспокоимые им (он не давал им спать) снимали с него одежду… и выгоняли… Часто приходил блаженный в кабаки с тем намерением, чтобы здесь кто-нибудь оскорбил его, как юродивого. Находящиеся там подносили ему водки… От иных он брал… и будто пил, а сам лил на себя… Случалось и то, что если кто в кабаке сам пил, а ему не подносил, он насильно отнимал водку и проливал на землю. Все это он делал, чтобы скрыть свое добровольное юродство» [737] . Зловещий характер юродства святого проявляется в том, что он однажды «пришел в дом воеводы… Третьяка Трегубы и вел себя в нем неприлично» — но когда его выгнали, он предсказал смерть хозяйке дома, что и не замедлило случиться. В другой раз Симон собственными руками задушил попа Алипия (который, видимо, как и Иван Калашников из Вятки, отнесся к реальному сумасшедшему, будто к агиографическому персонажу). Впрочем, потом священник ожил [738] . В житии забавно представлена политическая агрессия «похаба»: когда в городе случился пожар, воевода стал просить Симона совершить чудо и унять пламя. Святой «вдруг так сильно ударил воеводу по щеке… что звук удара слыхали многие близ стоящие» — и пожар немедленно потух [739] (ср. с. 280). В конце концов смелость «похаба» стоила ему жизни: воевода Федор Петелин со слугами избили его так, что он умер. Хотя Симон был похоронен в Богоявленском монастыре Юрьев- ца, разговоры о чудесах от его могилы пошли только через сорок лет после его смерти, в 1635 г., а житие возникло еще гораздо позже, в 1698 г., уже на излете юродской агиографии вообще (см. ниже, с. 322).

736

Поспелов И. Блаженный Симон Христа ради юродивый Юрьевец- кий чудотворец. Кострома, 1879. В настоящее время атор этих строк совместно с ААТуриловым подготавливают критическое издание жития по рукописям: ГИМ., Музейское собр., № 1510; Ярославский музей–заповедник. Древлехранилище, № 15199, 17108.

737

Там же, с. 9.

738

Там же, с. 12, 16.

739

Там же, с. 13.

Далеко не все жития «похабов» одинаково агрессивны. Выше уже говорилось о богатстве юродских традиций в Сольвычегодске. Последнему в длинном ряду тамошних «похабов» повезло больше, чем его предшественникам: это Иоанн Самсонович, умерший в 1669 г. — повесть о нем переписал в 1789 г. сольвычегодский мещанин Алексей Соскин для составлявшейся им летописи родного города. Поскольку безымянный агиограф несомненно был очевидцем [740] жизни святого, его текст донес до нас кое–какие неклишированные детали. На примере этого жизнеописания хорошо видно, как агиографический дискурс пытается, но не всегда может «переварить» реальные особенности анормального поведения [741] .

740

Буланин Д. М. Житие Иоанна Самсоновича // СККДР. XVII в. Ч. 4. Т—Я. Дополнения, с. 394.

741

Ср.: Власов А. Н. Устюжская литература XVI-XVII веков, с. 45—47.

Иоанн Самсонович родом бе дворянин… в бегании в Терюшинские лесы по пути из малых ветвей березовых малые кольца свиваше, и по три кольца, вместе связываемые, меташе ю земли; иакоже и срачицу свою, на мелкие части раздробляше, и помяташе на землю. Их же виде народ многажды. Священник Стефан, бывши в те лета у церкви Преображения Господня, те малыя частицы срачицы его блаженнаго, дробленные, от земли взимаше… Иногда [Иоанн] слезен бываше, иногда недо- разумные речи глаголаше, елико не можно разумети: мню, скрывая путь свой, и таяще от него, священника, мнящеся пред ним юрод быти, той же священник велми его почиташе.

…Аще же у кого и прошаше хлеба у дому или на торгу денег копейки, они же с великим желанием подаяху ему хлеб или деньги… иногда же аще и копейку при- имаше от кого-либо, но и ту зубы своими прегибаше и преломляше на полы и пометаше на землю и тако ж от- бегаше. Нищие же по нем хождаху, то имашу и деляху между собою. Мню, сие быти блаженнаго к ним милостыню творящу. Тако бо творяше и древний святий блаженный Андрей, бывая в Царьграде. Прихождаше же блаженный Иоанн и к торговым людям и прошаше у торговых людей кресты медные малые, яже носят на персех христиане. Прошение же его бысть сицевое: «Есть ли микитка?» Они же великим желанием и радо- стию даяху ему. Он же такожды тыя кресты зубы своими преламляше и пометаше. Но не вем сего, что изволение его. И о лошках деревянных у тех же людей прошаше, и такожде творяше: преломляше на полы и пометаше тако же на землю. Намерение же его об оном всем, Бог весть [742] .

742

Алексей Соскин. История города Соли Вычегодской / Изд. А. Н. Власов. Сыктывкар, 1997, с. 165—167.

В житии рассказано также несколько историй о прозорливости Иоанна и о сбывшихся предсказаниях, данных им разным людям^ [743] . Например, в 1656 г. он предсказал городской пожар. Далекий отклик находит в житии и тема независимости юродивого от властей предержащих: Иоанн Самсонович отказывается брать деньги у воеводы Богдана Бешенцова. Подобные эпизоды составляют традиционную часть всякого агиографического текста, и потому голос автора звучит здесь уверенно, но его интонация меняется, когда он берется за те поступки своего героя, которые, запомнившись всем, в то же время не поддаются никакой благочестивой интерпретации. Тут в авторской интонации начинают слышаться нотки неуверенность. Он и хочет «подтянуть» Иоанна Самсоновича к Андрею Цареградскому, но и сам понимает, что последний не перекусывал зубами ни монет, ни крестов. Впрочем, в Сольвычегодске царила в это время такая атмосфера «ожидания юродства», что не поддаться ей было невозможно ни публике, ни иереям — те уже при жизни Иоанна собирали будущие реликвии и поселили его при Введенском монастыре.

«Спрашивал его архимандрит, где его погрести тело. Он же моля глагола, чтоб погребли вкупе со юродивыми… И погребе честные его мощи в той же обители пресвятой Владычицы нашей Богородицы… во храме Вознесения от церковной стены с протчи- ми преждепочившими блаженными Михаилом, Фомою, Иродионом месяца генваря (1669 г. — С. И.) в 29 день в пяток» [744] . Вышеупомянутым юродивым (см. выше, с. 294) повезло меньше, чем Иоанну Самсоновичу, однако о том факте, что их почитание продолжалось и во времена Алексея Соскина, в конце XVIII в., свидетельствует он сам: «Слух народный есть: и доныне о вышеописанных блаженных, что они действительно были… И из народа некоторые над ними поминовения творят» [745] .

743

Там же, с. 167—168.

744

Там же, с. 169.

745

Там же.

В житии Андрея Тотемского (1639—1673 [746] ) очевиден контраст между общей частью и описанием конкретных историй: в первой ничто не выходит за рамки агиографических стереотипов: святой «буйство восприят, хож- даше в зимнее время не обувен… егда же христолюбцы потребная от пищи приношаху, блаженный же от них мало нечто прима и раздая убогим тайно, да не познана будет ни кем милостыня его» [747] ; можно было бы даже усомниться в том, что Андрей существовал в реальности — но всякие сомнения развеиваются при обращении к прижизненным чудесам святого: в одном из них «сре- тоша его Сибирския страны варварского народа люди и видеша блаженного необувена в снегу… и познаша его человека быти Божия. Приступивши к нему, старейшина их именем Ажбакей… моляше… о здравии и даяше ему злато»; юродивый убежал, но варвар потер глаза снегом, на котором тот стоял — и выздоровел [748] . Кроме того, Андрей, пожалуй, единственный юродивый, который не желает сносить издевательств мальчишек: «сквернословия не моги претерпети, погна их». Но что же во всем этом юродского? Ничего — только модный «бренд» [749] .

746

См.: Романова А. А. Андрей Тотемский // ПЭ. Т. 2. 2001, с. 390—391; Она же. Житие Андрея Тотемского юродивого // СККДР. XVII в. Ч. 4. Дополнения, с. 364—365.

747

Повесть о житии юродивого Андрея Тотемского // Памятники письменности в музеях Вологодской области. Вологда, 1989, с. 268—269.

748

Там же, с. 269—270.

749

Про другого Тотемского юродивого, Максима, известно, что он подвизался в этом подвиге сорок пять лет (при том что служил священником), умер в 1650 г. и был погребен в Воскресенской Варницкой церкви. Однако его жития не существовало, а две ранние редакции отчета о чудесах от его гроба последовательно утрачены в 1676 и 1680 гг. Сохранились лишь отдельные следы редакции, созданной в начале XVIII в. (Хруста- левМ. Ю. Тотемские святые // Тотьма. Вып. 1. Вологда, 1995, с. 53—61; Романова А. А. Чудеса Максима Тотемского юродивого// СККДР. XVII в. Дополнения, с. 240—241).

Помимо чисто «юродских» житий, в XVII в. и «обычные» святые подчас приобретают некоторые черты юродивых, поскольку агиографы думали уже не о чистоте жанра, а о занимательности, не о литургическом бытовании, а об интересах индивидуального читателя. Таковы жития Ферапонта Монзенского (он отказывается называть жителям Костромы свое имя, разговаривает загадками) и Трифона Вятского («Блаженнаго бяше образ странен и ризы ношаше худы и многошвенны, точию плоти прикровение, нравом же бяше прост и кроток… всегда же сетуя хождаше и плакася часто», за что подвергается насмешкам жителей пермского города Орла) [750] . Юродская тема проникает и в околожитийную литературу. Такова, например, повесть Никодима Типика риса о злоключениях некого инока, которому помогает избавиться от порочной жизни архистратиг Михаил; по его приказу «внезапу обтресе ту близ блаженный Тимофей стоя иже Христа ради уродствуя жывый на Кулиш- ках в Москве. К нему же глагола архистратиг Божий: “Рабе Христов Тимофей, иди с ним на Соловки”» [751] . Любопытно отметить, что тем персонажем, который нематериально предводит душу грешника по святым местам, в первоначальной редакции повести выступает не юродивый Тимофей, а «некто зовомый Елисей, иже есть в… Москве странствуя Христа ради ходил» [752] . Видимо, редакторы вставляли имена, актуальные в каждый данный момент для московского читателя повести.

750

Каган–Тарковская М. Д. Развитие житийно–биографического жанра в XVII веке // ТОДРЛ. Т. 49. 1996, с. 127—128.

751

Белоброва О. А. «Повесть душеполезная» Никодима Соловецкого//ТОДРЛ. Т. 21. 1965, с. 209—210.

752

ПигинА. В. К изучению повести Никодима Типикариса Соловецкого о некоем иноке // Книжные центры Древней Руси. Соловецкий монастырь. СПб., 2001, с. 308, ср. с. 287.

Еще более важна для нас «Повесть о явлении иконы Богородицы на Синичьи горе». Главный герой истории — крестьянский мальчик Тимофей, «мнози глагола- ху его урода суща и несмыслена нарицаху» [753] . Автор никак не высказывает своего отношения к этому мнению. В повести рассказывается о том, как в 1563 г. Тимофею явилось видение иконы Богородицы, отчего он впал в необычное состояние, а после второго явления ему иконы начал проповедовать. «Шед во град, возвести сия ие- реом и народу. Они же не послушаша его и уродива его нарекоша, овии же ругахуся ему вельми… Священник именем Никита, той паче всех не послуша и не верова, но и ругашеся ему, нарицающи его урода и безумна» [754] .

753

Охотникова В. И. Новые материалы по литературной истории Повести о явлении икон на Синичьей горе // ТОДРЛ. Т. 49. 1996, с. 381. Видимо, та редакция повести, которая содержит похвалу юродству, появилась после 1650 г., см.: Кириллин В. М. Новые материалы для истории книжно–литератур- ной традиции средневекового Пскова. Святогорская повесть // Книжные центры Древней Руси. XVII век. СПб., 1994, с. 161.

754

Охотникова. Новые материалы, с. 382—383.