BLOGS
Шрифт:
И он увидел нас. Ружья у него не было. Он несколько секунд смотрел на нас, стоя, согнувшись, как обезьяна, на самой кромке берега. Витька рванул на себя ружьё. Зэк то ли погрозил пальцем, то ли так отчаянно затряс рукой - дескать, не балуй! Прошу - не балуй!
Витька кивнул и очевидным жестом показал, что откладывает ружьё. Зэк исчез.
Лай прогремел прямо над нашими головами. Собаки шли по следу, не отвлекаясь на дым нашего костра: дрессированным, им не помешали даже аппетитные запахи картошки с сыром. А ещё через минуту мы поняли, что тот отчаянный дядька, похожий на
Южнее нашего костра метров за триста собачий лай скатился по склону и застрял где-то между ельником и ивняком. Клоками летящий над ивами туман казался лохмотьями того самого лая. «С пригорка!.. Выше поднимись, Андреев, выше...
– услышали мы солдатские голоса.
– Видишь его?!»
– Ага! Вот он!.. Стой!
Траийх! Грохнул выстрел, и эхо прошелестело: «... ийх -ийх - ийх!!!»
«Видишь б... гу? Где он? Дай направление!» А сверху кричал удачливый загонщик Андреев: «У самой воды! Возьми чуть правее... Выходи, гад!» «ТРАИйХ!!!» - ударило совсем близко; «ийх-ийх-ийх!» - хохотнуло эхо.
Громко плеснулась вода. «Пошёл! Уходит! В два ствола. Очередями, Андреев!!!» Загрохотало, и сквозь разорванную тишину, скулёж овчарки и возмущённое эхо мы слышали: «Ушёл ведь! Ушёл!» Тявкнула ещё пару раз собака. Наверное, с минуту было тихо. Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Казалось, что всё удаляется, почти исчезло, что мы их больше не услышим. Но одиночный выстрел с верхней террасы грохнул, как точка. Всё-таки выстрел выстрелу рознь. Мальчишечье чуткое сердце услышало в самом выстреле эту разницу.
Неведомый Андреев, видно, хорошо целился. «Есть!
– рявкнул он с берега.
– Есть... Есть... Вон плавает. Щас зацепим с того берега!» - крикнул он своему напарнику.
Убитого зэка мы не видели. По заболоченному берегу старицы бродили и чавкали сапогами солдаты. Появились ещё двое. Когда мы поднялись на террасу, прямо на нас выскочила овчарка. Гавкнула беззлобно - и убежала.
Домой мы уходили не по берегу и не с уточками, как мечтали (какие тут нафиг уточки!), а лесом - по просеке высоковольтной линии. Брели, почти не разговаривая. «У каждого своя охота, - пытался умничать Витька.
– А на нас хоть бы рябчик для души вылетел».
– Да ну, - буркнул Гена, - тошно что-то. Для души-и...
– гнусавя, передразнил он Витьку. И попросил закурить наш некурящий Гена.
Согласный с ним, сел на соседний пенёк, курил и сопел обиженный на солдат Витёк. Дым сигареток не растворялся, а будто висел космами. Как туман над старицей. Тогда, когда расстреляли человека и тишину...
2010 год
ОХОТА НА ТЁМНЫХ ПТИЦ
Василию было почему-то легче от того, что шофёр фургона и женщина-экспедитор его не испугались. Как-то слишком уж просто, как просто было всё до сих пор в его искорёженной жизни: он вышел на просёлок из кустов можжевельника, поднял автомат, устало лязгнул затвором.
Женщина и шофёр собирали в фургоне,
– ехать.
Наверно, ещё позавчера рецидивист Василий Балабаев -кличка Ломоть, для своих Лом - откровенно радовался бы, если б под его автоматом эти двое прыгали на цырлах. Сегодня, на четвёртый день побега, это почему-то показалось ему дешёвым... не только с их стороны.
Шофёр - рыжий мужик чуть постарше Василия, свежий, здоровый - смотрел на дуло автомата как-то дурашливо, будто хотел сказать: экая нелепость! Ломоть про себя, разглядывая обоих, бессильно ухмылялся: «Куда ж ты, лопух, так далеко эту гладенькую везёшь? Симпатичная крыса... Ворует, небось, у себя на базе. Не боится... Точно ведь ворует. Где ж, бланманже, мои семнадцать лет?..»
– Меня не видели!
– ощерился на прощанье Василий, взваливая на спину жёсткий тяжёлый узел. Знал заведомо: эти продадут. Он из горлышка допил бутылку кефира, что держал в руке, зашвырнул её в лес. Вытер рукавом губы. Сонливо, на всякий случай, ещё раз повёл стволом автомата перед физиономиями.
– Продадите - я вас, козлячьи рожи, под землёй найду, и вы... Ясно?
Конечно, им было ясно.
То ли эти двое слишком быстро его «сдали», то ли собаки вышли на его след, но поздно вечером Василий, лёжа на краю пойменного луга в высокой сухой траве, кожей почувствовал: погоня рядом. В человеке ещё жив волк - это истина, как истинным было и то, что здесь, в сухой траве, открывшейся весной после глубоких снегов, жизни не будет. Василий вдруг обидно и жёстко понял: свобода, к которой он, оглушив до полусмерти конвоира, рванулся с лесной делянки, была не в этом небе и не на этой земле. Свобода оказалась маленьким и уродливым по своему предназначению куском металла в руках, лязгающим послушным затвором.
Василий нехотя поднялся, ещё почти спокойно просчитал про себя варианты погони. Не столько разумом, сколько чутьём. Показалось ему, что погоня, скорее всего, не по реке, хотя логика подсказывала именно этот ход. Погоня должна быть где-то наверху, где-то на этой высокой береговой террасе.
Еле-еле и всего на одно мгновение почуял он собаку. Как зверь... То ли лай почудился, то ли в ноздри ударил ветерок, разорванный запахом псины, то ли это уже нервы жили колебаниями нечеловеческой реакции. «Волки поганые», - плюнул Василий и побежал с места, выбирая ровный завод сил. Так, чтобы хватило надолго. До упаду. Только так.
Спасли сумерки. Василий шёл сначала отмелью вверх по реке, потом по ручью тоже вверх. Долго чапал по сырой ложбине, рыжей от прошлогоднего папоротника и иван-чая.
Издалека увидел огни деревушки, но её он для себя зло отрезал: «Ни хрена, Вася! Там тебя ждут! Ждите. Я лучше подохну здесь где-нибудь, в болоте... У вас там то же болото».
Он повернул опять в лес. Шёл недолго. Тяжело идти почти в полной темноте. Вышел на лёгкое пространство бора-беломошника, решил залечь здесь - утром легко просматривается пространство.