Блокада. Книга пятая
Шрифт:
Ледовой разведкой занимались все. Гидрометеорологическая служба фронта. Гидрографическая служба военной флотилии. Разведчики Балтфлота. Погранвойска. Инженерно-строительные части.
Чтобы выдержать тяжесть человека, достаточно было семисантиметровой толщины льда. Для лошади с тонной груза на санях лед должен быть не тоньше пятнадцати сантиметров, а для груженой полуторки — около двадцати.
Семь, пятнадцать, двадцать — этими цифрами люди грезили. Наяву и во сне. А максимальная толщина льда пока что не превышала восьми сантиметров.
Наконец мороз достиг двадцати двух
Причину вызова он не знал и не очень о ней задумывался. Командиров рот вызывали часто, по самым разным поводам.
День начинался хмуро. В лесу было бы совсем темно, если бы не снег на земле и не морозная выпушка на голых сучьях осин, на сосновой хвое.
Подойдя к штабной землянке с торчащими из-под снега безжизненными ветками малины, Соколов приподнял рукав полушубка и посмотрел на часы. Было без трех минут восемь.
У входа в землянку пританцовывал от холода часовой. Кроме него — ни души. Это показалось Соколову странным: очевидно вызывали не всех командиров рот, как обычно, а только его одного.
— Остальные собрались? — спросил он все же часового.
Тот на минуту прекратил свой танец, зябко передернул плечами и осипшим на морозе голосом ответил:
— Комиссар с инженером на месте, товарищ воентехник второго ранга.
— А комбат?
— С полчаса, как вышел.
Соколов стал спускаться по обледеневшим ступенькам в землянку. Отворил дверь и преувеличенно громко, как это обычно делается в таких случаях, спросил, не приподнимая брезентового полога:
— Разрешите?
— Давай, давай, Соколов, входи! — крикнул в ответ комиссар.
Соколов оттянул в сторону полог и перешагнул порог землянки. Она состояла из двух крошечных помещений. В первом, у стола — квадратной, гладко оструганной доски, прибитой к поставленному на попа обрезку толстого бревна, — сидели комиссар батальона Юревич и помпотех Гусинский. Над столом спускалась с потолка электролампочка. Двери во вторую половину землянки не было, а существовал лишь дверной проем, и в глубине можно было разглядеть пустые нары.
Соколов вскинул руку к ушанке, доложил о прибытии.
— Присаживайтесь, товарищ Соколов, — пригласил комиссар.
Присаживаться, собственно, было некуда: на узких, коротких скамьях, расположенных по обе стороны столика, могло уместиться только по одному человеку, особенно если они в полушубках. Гусинский подвинулся, прижавшись вплотную к стене, и показал глазами на освободившийся край скамьи.
Обычно, когда не было поблизости бойцов, комиссар батальона обращался к командирам рот по имени-отчеству. И то, что вместо привычного «садитесь, Леонид Николаевич!» он назвал командира роты товарищем Соколовым, заставило последнего насторожиться.
Соколов тщательно подобрал под себя полы полушубка и примостился рядом с инженером. Только сейчас он увидел, что на столе разложена большая, от руки вычерченная схема Шлиссельбургской губы с обозначенными по обоим берегам населенными пунктами.
— Что ж, инженер, начинай. Объясни командиру роты, зачем вызвали, — сказал, глядя куда-то в сторону,
Несколько мгновений Гусинский молчал, как бы соображая, с чего следует начать. Потом взял красный карандаш и, уперев его тупым концом в черную точку на западном берегу, сказал:
— Это, значит, Коккорево. А здесь, на том берегу, — он провел карандашом над уже прочерченной линией, пересекающей «губу» пополам, — Кобона. Вот по этой линии и должна пройти автомобильная трасса. Так? — И повернулся лицом к Соколову.
Тот в свою очередь недоуменно посмотрел на инженера. То, что Соколов услышал сейчас, было известно не только командирам рот, а и каждому из бойцов мостостроительного батальона. Ожиданием этой трассы здесь жили все с той минуты, как только на Ладоге появились первые льдинки.
— Расстояние, — снова опуская взгляд на карту, продолжал Гусинский, — тридцать километров, а если поведем дорогу через остров Зеленец, то, скажем, тридцать два. — Он ткнул карандашом в точку, расположенную ближе к восточному берегу. — Наиважно иметь на трассе клочок твердой земли, хотя это немного удлинит путь.
«Зачем Гусинский говорит все это?» — старался понять Соколов.
Он хорошо знал и направление будущей трассы, и то, что по этому направлению каждый день от батальона высылается разведка. С разведкою ходили поочередно два командира взводов — Дмитриев и Стафеев. И каждый раз, пройдя четыре, шесть, максимум восемь километров, разведчики возвращались обратно усталые, продрогшие, едва волоча обледенелые ломы и рыбацкие пешни. Возвращались, чтобы доложить: «Толщина льда не превышает семи-восьми, максимум десяти сантиметров. И то только в начале маршрута. А дальше путь преграждает вода…»
И вдруг Соколов понял. Все понял! Ладога стала окончательно! Очередная разведка, наверное, дошла до Кобоны, но вернулась поздно ночью, и весть об этом не успела еще распространиться по батальону. Значит, его вызвали для того, чтобы указать, куда он должен вывести свою роту для оборудования ледовой дороги.
Не в силах сдержать себя, Соколов вскочил, воскликнул обрадованно:
— Кто прошел первым? Стафеев? Дмитриев?
Ему не ответили.
Соколов с недоумением перевел взгляд с Гусинского на Юревича. Но и тот молчал.
Наконец Юревич сказал:
— Сядь, Соколов. Никто еще не прошел. Вчера Стафеев одолел только восемь километров. Дальше — опять вода.
— Раз вода, чего же сделаешь, — угрюмо заключил Соколов. Настроение у него сразу упало.
— Вот это рассужденьице! — раздраженно заговорил Гусинский. — Затвердили одно слово: вода, вода! А что за вода? Кто знает? Может быть, это всего лишь полынья и ее обойти можно?
— Почему же не попробовали? — все так же угрюмо спросил Соколов.
— Потому что выходим на лед налегке, вот почему, — продолжал негодовать Гусинский. — Без саней, без щитов, без веревок! Идем на лед в валенках, а они промокают. Идем в сапогах, а подошвы по льду скользят. Продовольствия берем с собой самое большее на сутки, а то и меньше — заранее уверены, что в тот же день вернемся. Разведка!.. Хватит с нас разведок, нам надо изыскательскую партию создать, так, как в мирное время ходили!