Блуждающее время
Шрифт:
– Потерять труп – это плохо, очень плохо, могила будет пуста, а на луне могил нет, – пробормотал Никита, – жалко труп.
Семен хватил водки, совсем немного, и они стали танцевать – простой разгульный человек и по-своему реальный старичок из пятого или седьмого тысячелетия нашей эры, кто его точно знает. Танцуя с Никитой, Семен не раз приближал свое лицо к будущему, ощущал его тело и дыхание. И вот тогда Семен окончательно обалдел, и, может быть, навек. Благодаря своей исключительной интуиции, Семен вдруг почувствовал, что тело старика словно пустое, но не то чтобы в буквальном смысле, а какая-то существенная неопределимая стихия нашего тела в нем отсутствует.
И
«Король, он – король! Как я раньше не догадался» – вскрикнул про себя Семен.
Глава 21
Следующим утром Семен еще спал, с измененным нутром, как раздался истерический звонок в дверь. Кружалов открыл, хотя был в одних трусах. Как вихрь, в квартиру ворвался Павел – приехал с дачи, еще тепленький после ночной встречи с Безлунным.
– Не узнаете разве? – с отчаяньем в голосе сказал Павел. – Я от Марины и от Черепова! Помните, еще у Марины встречались?
– Да все я помню, – угрюмо сказал Семен, натягивая одежонки. – Раз от Марины, то проходите.
– Мне о вас столько рассказывали, – добавил Далинин.
Семен промолчал. Сели.
Но Кружалов сразу взял быка за рога.
– Хочу вас предупредить, Павлик, что труп из меня вышел, – без обиняков, с народной прямотой высказался Семен и высморкался. – С помощью Марины. Если вы надеялись на мою трупность, то зря тратили время.
Павел прямо подпрыгнул.
– Что вы, что вы, Семен! – вскрикнул он. – Меня больше всего привлекало то, что вы из простого народа, а контакт у вас с нами полный! Конечно, Марина подсказала, но ведь какую же нужно интуицию иметь, какое свое нутро!
– Нутро у нас есть. Вы вот диковатого старичка зря не заметили…
– Я всех замечаю таких. Не только в вашем подвале… И Егор Корнеев, мой друг, тоже…
– Тогда мы с вами завсегда друзья. Образование ваше не помеха, главное – нутро…
– В этом случае я тоже буду прям, как военнослужащий все равно. Хочу видеть Никиту!
– Никиту?! Он – король, настоящий король!
– И что?
– Он был у меня, но не вышло. В смущение меня ввел.
– Так что, он не придет теперь к вам??!
Выяснилось, что вряд ли придет. Павел беспомощно развел руками, но Семен, хмуря брови, мрачно утешил его.
– Художника в подвале помнишь? – сказал он. – Так тот все знает. Хотя, где Никита живет и живет ли он вообще – про это, конечно, никто не знает. Но есть тут дурачок один, смехун, который часто ни с того ни с сего хохочет. Но не плачет потом, не подумай, – добавил Семен. – Похохочет себе и вроде бы успокоится. Так вот Никита к нему симпатию имел. Их редко, но видели вместе. И художник наш знает, где живет смехун этот, потому что был у него из-за какой-то картины, которая валялась у смехуна под кроватью где-то. Художник наш не так уж часто, но заходит в подвал, ночует, любит там все: и сырость, и картины, и людей, и крыс. Он у нас часто рисует в темноте, не видя ничего. Говорят, такой способ рисовать есть. Он и выставки какого-то Самохеева у нас устраивает, картинки страшные в подвале висят, но Самохеев этот никому и нигде не известен, его не продашь, – разговорился вдруг Семен, – хотя наш-то считает его гением. Нашего звать Всеволодом, сирота он.
По мере углубления в разговор Паша удивлялся: трупность действительно
Трупность, решил Павел, ушла куда-то внутрь, растворилась в нутре, словно какое пиво или квас.
– Вы помягчели как-то, Семен, стали разговорчивей. На труп это не похоже, – заметил Павел.
– Нет, просто во мне теперь другое, – вздохнул Семен.
Но Павел «другое» не заметил, решив уйти, бежать, но не в подвал, а сначала к Егору. Как это он позабыл о нем сейчас, они ведь на равных, а к Марине идти страшно, да и не надо, а Егор все соединит. Надо хотя бы ему все рассказать о новом лике Безлунного, хотя, может быть, это был сон, но пророческий, поэтому в нем все равно истина, сон это или нет.
Павел опять ошеломленно посмотрел на Семена, упомянул снова Никиту. На это Семен только покачал головой, и Павлу было непонятно, почему он называет Никиту «королем». К тому же слышал ли он от Марины версию о Никите как о госте из грядущего? Непохоже было. Расстались чересчур весело, но Павел тут же поехал к Корнееву.
…Егор все эти дни тоже пребывал не в забвении. «Психопат из будущего» не так уж занимал его. Но все эти вихри жизни и времени все больше и больше возбуждали в нем желание увидеть себя перед концом мира, перед концом времен и всех космических циклов в конечном итоге.
Но только бы не сойти с ума от всего этого. Где он будет перед этим концом – в Вечности, в бездне Абсолюта, или по другую сторону – во Вселенной нелепой, на каких-то планетах, срезах реальности, в замкнутых мирах: неважно где, важно, каким он будет и какова судьба. Он слушал только этот последний голос, отбрасывая почему-то мысль о «себе» в Абсолюте.
Внутренние видения, не похожие ни на сон, ни на галлюцинации (да он и не принимал никогда наркотики), ни на бунт «подсознания», преследовали его. Вполне возможно было представить себя в какой-либо причудливой форме, в другом пространстве, в разных измерениях, так что для его сегодняшнего глаза он выглядел бы фантастическим и плохо представляемым существом (эдаким тараканом инобытия) или вообще обезумевшей всепространственной тварью. Но в сущности, если на него поглядеть обратно из иных миров, то он и сейчас выглядит довольно фантастично: все эти ушки, волосы, нос, две ноги и так далее – да любое существо из нежных измерений насмерть перепугается, увидев человека, каков он есть. Да и зачем говорить о виде, о форме, когда главное в другом? Какое будет его сознание, дух, или ничего этого вообще не будет?
Наконец, и в своих внутренних видениях, когда он пытался медитировать и концентрироваться на своей «последней» форме, он познавал только легкие, уходящие в запредел тени, призраки, и были они, наоборот, строгие, гармоничные, и наполненные изнутри светом. Но они срывались, уходили в неведомое, исчезали… Наверное, в конце концов у него не будет никакой формы, даже самой тонкой, и слава Богу! – думал Егор.
Но одно посещение все-таки точно приплюснуло его, до того поразило. Он познал себя, точнее, свое тело в виде гигантского шара, необъятного, как будто вмещающего в себя все.
«Разве тело может быть таким необъятным?» – молнией пронеслось в его уме. Но шар спокойно поглотил все его видения, и в этом бездонном круге пребывал он сам как обладатель такого странного тела. Но кем он был сам, этот обладатель?
Шар возникал как гигантский аналог планет, звезд… И это было настолько потусторонне и безразлично к тому несчастному миру, в котором он жил, что Егор не чувствовал «хорошо» это или «плохо», как будто эти понятия исчезали при обладании таким телом. Не было ни страха, ни ужаса, ни надежды, ни умиления.