Богов любимцы
Шрифт:
– Кто знает, наступит ли он для нас… – невесело усмехнулась Танаис и, подбросив яблоко, налету разрубила его мечом на две равные части. Поймав обе половинки, одну из них она протянула Алетейе и, надкусив вторую, стала медленно жевать.
– А виноград? Его ты тоже собираешься рубить мечом? – лукаво улыбнулась Алетейя.
Танаис пожала плечами и, оторвав от ветки ягоду, отправила ее в рот.
– А если ты съешь больше, чем я? – не унималась Алетейя.
– И что ты предлагаешь? – слегка растерянно спросила Танаис.
Вместо
Немного утолив голод, Танаис легла на спину и закрыла глаза. Алетейя, помедлив, положила голову ей на плечо и тихо прошептала:
– Обними меня… Мне холодно…
Танаис не шевельнулась, но сквозь одежду Алетейя услышала, что сердце в ее груди запрыгало как безумное.
– Не прикасайся ко мне, – почти враждебно отрезала Танаис и отодвинулась от подруги.
– Я чем-то обидела тебя? – дрогнувшим голосом спросила Алетейя.
Танаис отчужденно молчала и смотрела на близкие звезды. Алетейя видела, как влажно поблескивают в темноте ее глаза.
– Не в этом дело… – после продолжительного молчания ответила Танаис. – Просто со мной снова приступ этой странной болезни, и я не хочу, чтобы ты заразилась тоже…
– Каковы признаки твоей болезни?
– Не все ли тебе равно?
– По признакам я определю болезнь, а зная название яда, легче найти противоядие.
– Ты думаешь, меня отравили?
– Нет. Но я немного понимаю толк в целительстве и знаю, что от цикуты спасает только цикута… А от любви спасает только любовь…
– Ты считаешь, что я влюблена? Быть может, ты даже знаешь, в кого? – натянуто усмехнулась Танаис.
– Не знаю, но догадываюсь…
Танаис покраснела так, что это стало заметно даже в темноте.
– Глупости… Только любви мне еще не хватало…
– Сознайся, что я угадала!
– Ни за что!
– Просто тебе не хватает смелости признать мою правоту…
– Еще никто не упрекал меня в трусости!
– Ты храбрая, я не спорю. Но даже самый храбрый человек боится самого себя…
Некоторое время Танаис лежала молча, потом тяжело вздохнула и сказала:
– Это не страх… Это стыд… Разве можно назвать любовью эти сумасбродные желания и нечестивые помыслы?..
– Все в этом мире имеет двойственную суть. Цикута убивает и лечит. Пламя согревает и жжет… Такова и любовь человеческая… В ней есть и то, что составляет муку и стыд для гордых людей, и то, что равняет их с Богом… И только от человека зависит, чем станет она для него – проклятием или благодатью…
– Ты не рассуждала бы так, если бы знала мои мысли… – нехорошим голосом сказала Танаис.
– Ну так выскажи их вслух, и я буду знать…
– О таких вещах вслух не говорят…
– Ну хорошо, можешь не говорить. Все равно я знаю, о чем ты думаешь…
– Ты умеешь читать мысли?
– Нет…
Так ни разу и не сомкнувшие глаз в течение ночи, утром они лежали в объятиях друг у друга совершенно опустошенные.
Алетейя легкими, почти неосязаемыми движениями пальцев водила по лицу Танаис, и по ее губам блуждала полная блаженства улыбка.
– Значит, то, чем мы занимались ночью, и называется любовью? Тогда я жалею о каждом часе, прожитом без любви… – шептала она на ухо Танаис, которая сладко жмурилась оттого, что пряди волос щекотали ей губы. – Мы теперь совсем взрослые, да?
– Взрослее не бывает… – усмехнулась Танаис.
– Не смейся надо мной… Я чувствую себя ужасно взрослой… А ты?..
– А я чувствую себя ужасно старой…
– Почему?! – изумилась Алетейя.
– Потому что это не случилось со мною раньше…
– Ну, в таком случае, признавайся, где ты пропадала целых восемнадцать лет?! – словно уличая Танаис в вероломной измене, с притворным негодованием воскликнула Алетейя.
– Теперь мне кажется, что все это время я искала тебя…
– Какие упоительные враки…
Солнце давно уже перевалило за полдень, когда Танаис оседлала коней, и девушки продолжили свой путь.
Несколько часов спустя вдалеке показались высокие крепостные стены, и Танаис ободряюще улыбнулась спутнице.
– Еще немного, – и мы найдем ужин, кров и вино.
Погруженные в сладкие грезы, они совсем перестали что-либо видеть, слышать и понимать, и заметили опасность, когда было уже слишком поздно.
Из густых кустов выскочили на дорогу трое головорезов, и не успела Танаис даже глазом моргнуть, как ее меч вместе с перевязью оказался в руках одного из разбойников.
– Какие красотки! – с глумливым восхищением воскликнул он. – Ну и потешимся мы сегодня!
Эти слова стали последними в его жизни. Прянув с седла, Танаис в прыжке пнула его сапогом в заросший подбородок, и со сломанной шеей бандит отправился в придорожную канаву. Перехватив руку второго разбойника, который замахнулся на нее мечом, Танаис врезала локтем ему под ребра и, вывернув кисть, заставила его описать пятками полукруг в воздухе, после чего бандит грянулся оземь лицом и окончательно затих.
Танаис обернулась, отыскивая взглядом последнего разбойника, и пристыла к месту. Одной рукой обхватив Алетейю за талию, а другой приставив к ее горлу нож, разбойник пятился к кустам, не сводя с Танаис насмерть перепуганного взгляда.
– Только сунься, и я перережу ей глотку! Клянусь!
Как подкошенная, Танаис упала в дорожную пыль и стала кататься по земле, словно смертельно раненый зверь, но в следующую минуту почувствовала легкое прикосновение руки к своему плечу.
Вскочив на ноги, она увидела перед собой Алетейю. Ее похититель, безжизненно раскинув руки в стороны, валялся в траве, и в его боку торчала изукрашенная самоцветами рукоять кинжала.