Борт 556
Шрифт:
Я смотрел в ее в слезах, снова глаза. Глаза безумной и безудержной в любви молодой американки, смотрящей в глаза русского моряка.
– Ты позволишь, спокойно, дальше жить этому гаду Джексону. И твоему дяде Джонни Маквэллу - я возмутился, не желая, просто так, вот уплывать отсюда. Хотя не горел и долго оставаться здесь.
– Джейн, прости меня, но я должен - я произнес, глядя в эти наполненные снова слезами черные гипнотические ее девичьи глаза - Я обещал ему. И обещал себе, Джейн. Это, тоже ради нашей любви. Я должен сделать это. Иначе, мне всю жизнь не будет
Она смотрела на меня, не отрываясь глазами полными преданности и любви. И я видел эту безудержную, ту сумасшедшую нашу в ее женских глазах любовь. В полной темноте ночи, но я видел те ее красивые влюбленные в меня в русского моряка глаза. Этот взгляд, так и остался в моей памяти навсегда.
– Прости, любовь моя - произнес я ей. Но, я должен сделать, то, что должен сделать. Прости.
И встал с нее лежащей на палубе, подымая, ее на своих руках. И унося, вниз как тогда, только в ее девичью каюту.
Джейн сейчас молчала. Она все поняла. Поняла, что я не отступлюсь от намеченного. Она, только смотрела на меня, по-прежнему, не отрывая влюбленных заплаканных своих девичьих американки черных как у цыганки глаз.
– Ничего, миленькая, со мной не случиться - я успокаивал ее - Ничего, только не переживай за меня. Я вернусь. Обязательно вернусь, любимая. Только сделаю это дело. И вернусь. И тогда мы сразу же уплывем отсюда.
Джейн отпустила меня. Спокойно уже и не бежала за мной. Она, просто, молча, проводил меня своими черными, как эта звездная под Луной ночь глазами. Лишь, сказала, когда я перешагнул обратно порог ее с выломанными из красного дерева дверями девичьей каюты - Возвращайся скорей, любимый.
***
Когда я нырнул, было уже три часа ночи. И я не смотрел больше на подводные часы на своей левой руке. Да, и их было совсем, плохо видно, даже с фонариком в полнейшей темноте на дне этого погибельного обширного плато.
Я считал так, погибну, значит, так тому и быть. А, если суждено выжить, выживу. Главное сделать свое дело. То, что обещал моей Джейн.
Я плыл над песчаным дном второго нижнего плато. Оставив мою ненаглядную. И, теперь уже беременную любовницу Джейн на яхте. В полной ночной темноте, освещая свой маршрут впереди себя подводным фонариком. Видимость была, вообще никакая. Но, я на удивление шел верным путем и над самым дном. Как не могу и сейчас объяснить, но был уверен тогда, что маршрут был правильным.
Ночью заметно упала температура воды в океане, и стало прохладно. Это чувствовалось, даже через плотно прилегающий к голому телу гидрокостюм акваланга.
Я, попав в сильное от острова подводное, снова течение, плыл лишь, слегка работая ластами в направление к хвосту разбившегося самолета.
Сразу скажу, было жутко. Один и в той полной подводной темноте. Я смотрел во все глаза по сторонам через маску акваланга. И слегка, хоть иногда касался дна руками.
Давление опять росло, из-за повышения медленного глубины. И впереди видимость была в свете фонарика не более трех метров.
Одним словом, я мало чего вокруг видел и плыл машинально по пройденному неоднократно еще с Дэниелом маршруту.
Неожиданно я увидел тот велосипед вверх колесами, торчащий из горгонариевых кораллов и сумки с чемоданами. Набитыми до отказа шмутками погибших облепленными и обросшими водорослями, прямо торчащими из белого песка.
Вскоре показались камни и торчащие над дном заросшие кораллами и водорослями скалы. Дно постепенно становилось скалистым.
Вокруг не было ни души. Ни одной рыбешки, вообще никого. И это усиливало страх. Я здесь был один на один с ночным океаном на глубине в стопятьдесят метров.
Заметно упала температура воды. Возможно, из-за подводного течения здесь на этой глубине. Становилось в гидрокостюме холодновато, хотя прорезиненный костюм покойного Дэниела был из довольно толстой ткани, толще, чем тот мой в котором я сюда плавал. Но, все, же температура. И ее падение чувствовалось. И надо было как можно быстрее все сделать.
Я привязал себе длинную разматывающуюся из крепкого и прочного нейлона плетеную тонкую веревку. На большой крутящейся бабине, которую, нашел в нашем носовом техническом водолазном трюме Арабеллы. Я привязал ее к якорной цепи левого якоря яхты. Я точно не знал, какой она вообще длины, но надеялся, что ее все, же мне хватит, по крайней мере, до хвоста погибшего Боинга.
Бабина крутилась на поясе и мешала передвижению. Но, была необходима.
Я боялся, что в полной такой вот ночной подводной темноте, вообще не найду дорогу к дому. Я рассчитывал, вообще, если веревки этой хватит, то привяжу ее к самому самолету. К обломкам. И таким образом, мне не понадобиться даже фонарик. Я буду, просто плыть назад, против течения, с каждым черным ящиком держась за этот шнур.
Течение имеет свойство, сносить в какую-нибудь сторону. И ночью это было чревато трагическими последствиями, под водой. И на такой глубине.
Жаль не нашлось в трюме карабина. А то, можно было бы вообще, пристегнуться. И тогда, руками держаться не пришлось за эту прочную из нейлона плетеную веревку. Просто, смело грести ластами по ее направлению в темноте до самой нашей яхты. До якоря в песке и якорной цепи. А там, и плетенный мелкоячеистой сетью кошель. Жаль, что не было ни одного карабина.
***
Я все же добрался до этого лежащего на дне подводного плато самолетного хвоста. Помню, как высветил фонариком вертикальную хвостовую лопасть с цифрами 747. Я был на месте. И надо было проверить положение черных ящиков оставленных мною лично здесь под одной из лежащих рулевых лопастей среди ветвей горгонариевых кораллов.
Место было то, что надо и в аккурат, куда их можно было пристроить на время.
Здесь они так и лежали, как я их до трагедии с Дэниелом положил.
Никто их не нашел. Вероятно, те, кто гнался за мной, их даже не искали. Они подумали, что они ушли на дно пропасти вместе с кабиной пилотов, вместе с их золотом. Если они не видели, как я их сюда таскал, конечно.
Ящики были на месте. Я посветил фонариком и осмотрел их. Все было в том же состоянии, как и тогда как их сюда пристроил.