Братство обреченных
Шрифт:
Утром Дмитрий шел на работу, а после работы — домой. Постепенно он стал ощущать себя невольником. Да, вокруг не было стен и решеток. Перед ним будто бы лежал весь мир. Но, черт подери, чем он отличался от узника, если ходил по раз и навсегда определенному кругу (дом — работа — дом), словно в прогулочном тюремном дворике? Дошло до того, что он уже нигде не мог расслабиться.
Ничего, абсолютно ничего его не спасало. Маленькие радости жизни, которые он так ценил раньше (вино, женщины, рестораны, да мало ли что) не помогали
Когда ему позвонил Дочкин и сказал, что делом Куравлева интересуется журналист из Москвы, в душе Дмитрия что-то колыхнулось. Он вспомнил те времена и надежды, которые подарило это дело…
Фиников с трепетом ждал встречи с журналистом. На его взгляд, это был человек из того, другого мира, где сбываются мечты, где живет радость, где бьют фонтаны шампанского. Конечно, он понимал, что так думать — наивно. Но все же, вдруг еще ничего не потеряно?
Разумеется, ничего этого он не сказал Ветрову. Лишь изучающе смотрел на собеседника и ждал невидимого сигнала. Какого? Да бог его знает…
— Я согласен, что мотив слабенький, — произнес Дмитрий, отвечая на очередной вопрос журналиста. — Но мы работали с тем, что есть. Куравлев многого не рассказал. Что творилось в его душе, нам уже никогда не узнать. Это его тайна.
— А почему никто не слышал выстрелов?
— Да, может, и слышал кто. Но люди же у нас знаете какие: моя хата с краю. Я сам жутко злился на них. Но ничего не поделаешь…
«Уважаемый, как там тебя, Андрей Ветров? — думал Фиников во время разговора. — Ну что ты меня пытаешь? Считаешь, такой умный? Приехал из Москвы и все нам объяснил. А мы тут бездари сидим, ничего не понимаем. Я же все это проверял. Но ты в жизни не напишешь: какой хороший следователь, который поймал опасного убийцу. Нет, тебе сенсация нужна… Написал бы лучше, как мы здесь работаем. Один ксерокс на всю прокуратуру!»
— В квартире было столько крови, — продолжал «допрашивать» следователя Ветров. — А на одежде — никаких следов. Но ведь не запачкаться было невозможно, разве не так?
— Так целый год прошел. Кто через год помнит, в чем он был одет?
— Ну, думаю, Куравлев бы запомнил, что носил в тот день.
— Он сказал: на мне было то-то и то-то. Но мог и наврать. Ту одежду давно выбросить. Как это проверить? Ведь никто из сослуживцев не помнил, что на нем было. Вот если вас сейчас спросить, во что был одет какой-нибудь ваш коллега год назад, вы тоже вряд ли назовете.
«Что-то у тебя не складывается, — думал Андрей, согласно кивая. — Лазеек много. Пожалуй, есть про что писать. Жаль, конечно, будет вымазывать тебя дерьмом. Елки-палки, ну почему ты сразу не послал меня на три буквы? Знаешь же, что дело гнилое, что доказательств у вас ни черта нет? Хочешь, чтоб меня потом совесть мучила за то, что опустил такого классного мужика? Эгоист!»
— Пожалуй, у меня больше нет вопросов. Огромное вам спасибо. — Андрей улыбнулся. —
— Пожалуйста. В любое время.
Они обменялись рукопожатиями и расстались очень довольные друг другом…
Глава 4
После встречи со следователем Андрей позвонил бывшему адвокату Куравлева. Его (точнее — ее) телефон был в письме. С ней Ветров уже разговаривал, еще будучи в Москве.
— К нам поступило письмо Куравлева, — сказал, помнится, Андрей. — Оно нас очень взволновало. Потому что это вопиющий случай. Мы обязательно будем писать. Но газете необходимы документы, подтверждающие позицию Куравлева. Вы не могли бы нам помочь?
— Конечно, помогу. — Голос адвокатессы, как показалось Ветрову, был несколько растерян.
— Вы знаете, к нам в редакцию приходит много писем из колоний, — произнес Андрей, желая разговорить адвоката и выяснить для себя причину ее растерянности: просто ли от неожиданности или есть еще что-то? — Почти все жалуются: я невиновен, я жертва ошибки. Поэтому мы привыкли и не хватаемся за каждое письмо. Но вот Куравлеву почему-то поверили. Все очень похоже на правду. Вы тоже считаете, что он не виновен?
— Ну-у как вам сказать, — задумчиво протянула женщина. — С одной стороны, его вина, конечно, не доказана…
— А с другой? — Ветров насторожился.
— Ну-у там есть нюансы. Не так однозначно все. Он же признался… Но вы приезжайте, я вам помогу…
Слова защитницы сразили Ветрова наповал. Он привык, что адвокаты всегда с пеной у рта доказывают невиновность любого клиента. Пусть у того руки по локоть в крови — скажут, томатный сок. Топор в руках? Пошел дрова колоть. Живет в благоустроенном доме? Так не себе дрова, а бабушке в деревне. А то, что труп на кухне, — так ни сном ни духом, кто его топором зарубил. Ищите, гражданин следователь (может, вообще сам себя убил?). Это ваша работа. А мы, адвокаты, людей защищаем. Невинных людей, между прочим! Чтобы нормальный адвокат — да усомнился в невиновности клиента… Скорее в Сибири вырастут баобабы!
«Неудивительно, что Куравлеву дали пожизненно: с таким-то адвокатом», — подумал Ветров. Сомнения защитницы стали доводом в пользу осужденного. Они, конечно, не рассеяли его собственных опасений. Оставалась большая вероятность, что улики окажутся, что называется, железобетонными. Просто в письме им не нашлось места. Но, по крайней мере, теперь стало ясно, что толком никто Куравлева не защищал…
— Я в Оренбурге, готов к вам подъехать, — сказал Андрей адвокату по телефону.
— Я жду вас. — Она пояснила, как проехать.
В то же самое время, когда Андрей ловил такси, чтобы ехать к адвокату, подполковник ФСБ Борис Дочкин инструктировал проститутку Аню, как вести себя с заезжим журналистом.
— Позвонишь, скажешь, что хочешь встретиться. Что он тебе очень понравился. Ты просто хочешь поговорить. Можешь даже пообещать скидку.
— Но я не могу, если меня заметят в гостинице…
— Не заметят, это я беру на себя. В общем, вот спецсредство. Бросишь ему в стакан. — Он протянул таблетку клофелина.