Братья

Бар-Зохар Майкл

Алекс снова обнял ее за плечи, но Клаудия забилась в его объятиях и стряхнула его руки.

– Пусти меня!
– с болью прошептала она.
– Не смей ко мне прикасаться!

Ночь была пронизывающе холодна. Завывания резкого восточного ветра заглушались лишь сиренами "скорой помощи". Алекс посмотрел на Клаудию одинокую, сломленную, вздрагивающую от унижения и горя. Он догадывался, что она испытывает в эти минуты. После пятнадцати лет совместной жизни она оставила его и влюбилась в другого мужчину. Со своим новым любовником Клаудия снова почувствовала себя счастливой, привлекательной и желанной, а теперь оказалось, что все это было ловушкой,

что любовник был коварным и хитрым врагом, который воспользовался ею в своих целях. Человек, к которому она привязалась, оказался замешан в похищении и, возможно, убийстве ее детей.

– Клаудия, выслушай меня, - сказал Алекс.

– Оставь меня в покое.

– Не вини себя. Ты не могла даже заподозрить его.
– Алекс отвернулся и глядел в сторону.
– Это дело рук Дмитрия. Я уверен, что он подослал к тебе Уэстлейка, как только ему стало известно, что ты ушла от меня.

Клаудия не ответила, и Алекс заговорил снова, взволнованно и горячо.

– Я хочу сказать тебе кое-что, Клаудия. Я хочу, чтобы ты знала - я ухожу из ЦРУ.

Она даже не посмотрела на него.

– Я уже решил, Клаудия, - продолжал Алекс.
– Просто сейчас я занят одним делом. Это невероятно важная операция, и она может повлиять на будущее нашей страны. Чтобы закончить это дело, мне понадобится еще два или три месяца, но после него я уйду. Теперь я понимаю, каким дураком я был. Ты была права, права с самого начала.

Клаудия продолжала молчать. Губы ее были плотно сжаты, а взгляд оставался враждебным.

– Пойдем, - сказал Алекс.
– Может быть, есть какие-нибудь известия о Викторе.

При упоминании о сыне Клаудия мгновенно вернулась к реальности. Развернувшись, она торопливым шагом пошла в сторону госпиталя. В приемном покое никого не было, и она, порывшись в сумочке, выудила оттуда сигарету. Несколько раз она с жадностью затянулась, потом раздавила сигарету носком туфли.

У дверей операционной их ожидала медсестра, которую они еще не встречали. Это была молодая негритянка с большими яркими губами.

– Это вы - мистер и миссис Гордон? Вас зовет дочь.

Палата, в которой лежала Тоня, была погружена в полумрак, однако Алекс сумел рассмотреть на постели ее маленькое тело и разметавшиеся по подушке светлые волосы.

– Мама?
– слабым голосом прошептала Тоня.
– Папа?

Клаудия шагнула вперед и схватила дочь за руку.

– Папа...
– снова произнесла Тоня непослушными губами.
– Где ты?

– Я тут, родная, - Алекс наклонился над ней и поцеловал в щеку.

– Дай мне руку.

Алекс взял ее тонкую руку в свои ладони и посмотрел на Клаудию, оказавшуюся с другой стороны кровати.

– Как Виктор?
– спросила Тоня.

– Мы еще не знаем, сердечко, - с трудом отозвалась Клаудия, и Алекс понял, что она плачет.

– Можно нам вернуться домой?
– проговорила Тоня.
– Я хочу домой, пожалуйста...

Виктор умер на рассвете. Доктор Фульдхейм сказал, что они сделали все возможное, однако ребенок был обречен с самого начала. Алекс пожал ему руку.

– Спасибо, док, - пробормотал он и рухнул в кресло, закутавшись в свое пальто.

– Мой сын...
– прошептала Клаудия надтреснутым, мертвым голосом.
– Его больше нет, Алекс...

Алекс повернулся к ней и покачал головой. Говорить он не мог. Нет, никогда он не задумывался о том, что все может закончиться именно так. Ни в чем не повинный маленький мальчик пал жертвой

его собственных идиотских игр. Все, что произошло, он сделал своими собственными руками. Чужая пуля попала в его сына, но это его палец спустил курок. Чувство вины, нараставшее в его груди, не отпускало Алекса ни на минуту.

– Клаудия, - прошептал Алекс и потянулся к ней.
– Клаудия!

Он не смел вымолвить вслух ни одного слова из тех, что переполняли его. "Что же я наделал, Клаудия?!
– хотелось ему сказать.
– Какую беду навлек я на тебя и детей! Что я сделал с Виктором, названным так в честь моего отца?"

В сознании его внезапно возник Виктор Вульф, сильный и одержимый человек. "Я подвел тебя, отец, - подумал Алекс в отчаянии.
– Мне так хотелось, чтобы ты был рядом со мной, что я назвал твоим именем своего сына, но жизнь его я сделал ставкой в своей игре и предал твою память. Если бы ты только знал, что твой сын посвятил всю свою жизнь борьбе с собственным братом. "Братья едины вовек!" - писал ты, но вот перед тобой два брата, которые жаждут крови друг друга. Только смерть моего собственного сына заставила меня увидеть, в каких безумцев мы превратились".

Из горла ею вырвался хриплый стон, и Алекс расплакался как ребенок. Он отвернулся к стене и закрыл лицо руками; но рыдания продолжали сотрясать его тело.

Он плакал навзрыд и не осмеливался взглянуть в глаза Клаудии.

Клаудия неуверенно коснулась его плеч, лица, затем прижала его к груди и заплакала вместе с ним, гладя его по голове. Все ее тело вздрагивало, и Алекс был благодарен ей за то, что ему не в одиночку приходится противостоять демонам, которых он выпустил на свободу.

Когда он поднял голову, Клаудия все еще стояла, склонившись над ним, пристально глядя ему в глаза.

– Я...
– сказала она, закусив губу.
– Я хотела... Лицо Алекса внезапно оказалось в ее ладонях. Веки Клаудии распухли, а глаза смотрели безжизненно и отрешенно.

– Тоня ждет, - сказала она, касаясь его кожи кончиками пальцев. Давай отвезем ее домой, Алекс.

Глава 19

Где-то далеко три раза пробили куранты на Спасской башне. В полутьме своего кабинета Дмитрий Морозов откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Он уже давно привык к ночной тьме, и ее бархатная, успокаивающая тишина даже нравилась ему. В эти предрассветные часы, когда все замирало, и даже его ночные помощники клевали носами в своих креслах, разум Дмитрия приобретал остроту бритвенного лезвия. Ночь была его царством, в котором он властвовал безраздельно, и именно в эти часы, когда его мозг оттачивался на оселке одиночества, ему в голову приходили самые блестящие из его планов и комбинаций.

Огонек сигареты слабо тлел в темноте, а сизый дым колыхался перед глазами подобно старой паутине, которая плавно раскачивалась и растворялась в воздухе.

Дмитрий уже давно постиг преимущества ночных бдений; это был один из секретов его ремесла, которым он научился у Октября; тот тоже предпочитал ночную охоту за мыслью. Теперь Октябрь вот уже неделю был мертв; он умер в страшных мучениях, уступив раку, который разъедал его тело буквально на глазах Дмитрия.

Дмитрий стал свидетелем того, как страшная болезнь приканчивала его учителя и друга в его старой, почти монашеской келье. Октябрь оказался единственным человеческим существом, к которому Дмитрий испытывал нечто вроде любви, единственным из всех, к чьим советам он прислушивался, единственным человеком, который был ему близок.