Броневой
Шрифт:
Разобравшись с секторами обстрела, Малярийкин поставил танк в центре барака, спешился (то бишь, вылез из машины), вытащил из рюкзака сетевые камеры, предварительно свинченные из подъезда Ленкиной квартиры, и расставил их на всех четырех направлениях потенциальной атаки вероятного противника. Причём не поленился, залез на чердак и установил камеры там — существенно выше собственной позиции, а значит, с более широким ракурсом наблюдения.
Затем, опять же пешком, так как вокруг было относительно тихо и никто не стрелял по прилегающему микрорайону (канонада грохотала значительно дальше), Малярийкин попытался обследовать близлежащие дома. Но не успел. В кармане завибрировал мобильник и, вытащив его, Малярийкин с лёгким холодком в душе
Картинку услужливо передавала одна из камер. Бросившись со всех ног к васпу-третьему, Маляр влетел в люк, как патрон в патронник, словно там и сидел. На автомате пристегнулся ремнями, напялил наушники.
Руки дрожали. Сердце колотилось бешено. Кажется, он принял правильное решение. Сейчас главное — не следовало ошибиться.
Легкий поворот ладони на тумблере заставил машину плавно развернуться. Васп как и все прочие танки не был бесшумной машиной и при передвижении издавал много звуков. И скрежет, и лязг, но главное — рычание двигателя. С другой стороны, сильный рёв был характерен при рывке и форсаже. На низких оборотах звук был мягкий. Во всяком случае, внутри вражеского танка, ползущего на расстоянии без малого сотни метров, расслышать маневр васпа было невозможно. Маляр это понимал. И всё же, ему казалось, машина работает очень громко. Вот-вот сквозь стену влетит снаряд и расплавить тело Малярийкина огромной лужей внутри клетки пилота. Но ничего естественно, не произошло. Вапс повернулся. Напротив, зияло маленькое окно. Ракурс был специально подобран так, чтобы система видеонаведения — микроскопическая точка, спрятанная в конусообразном пазе брони — смотрела точно сквозь узкое окошко барака. В учебнике это называлось «оптической просекой». Стрелок располагался на расстоянии от препятствия и стрелял сквозь него через специяльно проделанное отверстие с помощью прицельной оптики.
До окна от васпа было — пять метров. От окна до вражеской машины — сто двадцать пять метров. На фронтальном экране чужой танк лежал просто как на ладони.
— Огонь. — Боясь спугнуть тетушку удачу, прошептал себе Малярийкин. Бронебойный вырвался из огнедышащего жерла, прошёл сквозь окно барака не задев стены, и вонзился во вражескую плоть! Кажется, внутри вражеского корпуса даже не поняли что произошло. Башню вырвало так, словно с пластмассовой игрушки ее сорвал рассерженный мальчуган. С дистанции сто метров, прямой наводкой даже орудие васпа творило чудеса. Жив ли соперник-танкист? Глупый вопрос. Судя по языкам пламени, вырывавшимся из круглого отверстия, которое только что закрывала бронированная башня, там не было даже тела — разве что пепел.
Малярийкин откинулся на сидушку. Ну что ж, первый есть! В прошлом бою было пятеро. Интересно, побьет ли сегодня рекорд? Да ладно! Взрыв и выстрел наверняка привлекли внимание. Судя по турнирной таблице, половина участников сегодняшнего боя в локации Тотенкапф уже была истреблена. Остальные ползали по округе выискивая жертв, набирая чужими жизнями игровые очки. И сейчас, привлеченные взрывом, гибелью соперника и неожиданной активностью нового участника противостояния уверенно потянуться сюда. Дай бог!
Маляр посмотрел на одну из видеокамер — ту самую, в которой отражался только что подбитый вражеский танк. Там умер человек. Только что. И убил его лично он. Малярийкин Пётр Викторович. Не кто-то другой. Он.
Ощущал ли при этом что-нибудь Малярийкин? Да пожалуй, что ничего. Вот она, печаль, да. Чёрствость. Внутренняя чёрствость и пофигизм.
Потерев рукой глаза, Маляр отогнал от себя гумманистические мысли и пробежался взглядом по всем экранам. Он не ошибся. На площадке осталось
6
Одиночный корабль-броненосец, предназначенный для обороны конкретного пункта, например порта.
У них было на это право. Большинство участников нынешнего сражения в Тотенкопфе были опытнее, чем он. И имели более мощные корпуса, чем у него. Статистику перед боем видели все. И каждый думал — Маляр слабее. Машина лучше, пукалка лучше, бронирование лучше. Но сам пилот — хуже. Прошлая победа в Ливане объяснялась, как теперь чётко понимал Малярийкин, только превосходством Васпа-третьего над бесплатными корпусами новичков. А также советами Гойгу. Сейчас был — расклад иной.
Каменное здание барака ничуть не гарантировало безопасность. Напротив, только создавало её видимость. Любой из участвующих в бою танковых корпусов мог кататься сквозь местные домишки как сквозь макеты из карамели. И всё же … шанс был. И был, по мнению Малярийкина, крайне не плохой именно из-за здания барака.
Узкие улочки между каменными стенами и строениями не позволяли маневрировать. Чисто психологически. Если есть улица и на ней нет врага, то и ломиться сквозь стену зданий никто не станет. Хотя бы — чтобы не привлекать внимание потенциального противника, невидимого и ползущего по параллельной улице. В Тотенкопфе не было открытого пространства, негде было лавировать, совершать сложные маневры. В то же время, поверхность здесь была совершенно ровная. Серьёзных укрытий в виде возвышенностей или низин за которыми крупная машина могла бы спрятаться не только от взора, но и от бронебойного снаряда — не было также. Сама локация сталкивала бойцов нос к носу с оппонентами, которых они не выбирали.
В этом, как неожиданно понял Маляр, и заключалась суть Тотенкопфа.
Стены и здания лишь создавали иллюзию закрытой локации, городского боя. На самом деле Тотенкопф был полем. Идеально ровной доской. Простреливаемой из конца в конец во все стороны.
Конечно, с одного края локации стрелять в другую было бесполезно — снаряд долетал, но броню повредить не мог, да и попасть было практичеки нереально, однако суть — состояла именно в этом. В открытости. Завуалированной под скрытность. Тотенкопф вовсе не был городом. Он был большой комнатой, заставленной спичечными коробками!
С двух противоположных сторон улицы показались танки.
Медленно. Явно его не видя.
Осторожничают, крадутся. Готовы ко всему.
Но не видят!
Маляр повернул башню вправо — ориентация на правое окно. Ракурс отличный. Прямой наводкой по правому сопернику. Расстояние сто сорок метров.
Потом повернул башню влево — ориентация на левое, более дальнее и ещё более маленькое окно. Ракурс хуже, но враг в прицельной сетке с увеличением — тоже, как на ладони. Прямой наводкой, расстояние двести пятьдесят.
Запомнить угол возвышения. Запомнить угол разворота.
В обе стороны — огонь!
Разворот вправо — выстрел.
Разворот влево — выстрел. Буквально с двухсекундной разницей.
Малярийкин замер.
Вокруг разливалась пронзительная тишина.
В реальном бою после произведенного выстрела машина однозначно себя выдавала. Компьютеризированная техника могла рассчитывать местоположение стреляющего просто, по баллистической траектории. В игре было не так. При любой самой навроченной технике внутри кабины боевой машины, данные на обработку полученной информации поступали только на озорные мониторы. Для восприятия человеком. И только им. Это было слабое звено.