Будь проклята страсть
Шрифт:
— Поднимайся выше, малышка! — громко крикнул Ги.
Толпа шумно поддержала его. Кондуктор неистово зажестикулировал и потряс кулаком.
— Покажи нам ещё кое-что, птичка! — закричал кто-то другой.
— Стой за свои права!
— У нас республика!
— Ей больше нечего показывать!
Ги с Пеншоном поспешили на станцию в весёлом настроении. Поезд, отходящий в 6.21, прозвали «поездом бюрократов». Шёл он медленно, и на каждой станции из него высаживались толстые пассажиры в обвисших брюках, дряблые от неподвижного образа жизни. Ги всегда казалось, что вагоны пахнут министерскими комнатами с их бумагами, папками и пылью. Но когда они сошли в Аржантее, деревушке лодочников на берегу Сены, трое молодых людей, привалившихся к забору из штакетника, встретили их насмешками и громкими криками.
— Куда вы запропастились?
— Вас
Одеты они были в тельняшки и бесформенные хлопчатобумажные брюки, под рукавами их бугрились мышцы. Один держал на плече пару весел.
— Ладно, ладно, крикуны.
— Кое-кому нужно работать, чтобы кормиться.
Ги с Пеншоном перескочили через забор, поглядели на размахивающего руками кондуктора, помахали ему и, взявшись за руки с остальными, зашагали к реке. То были друзья Ги и Пеншона по лодочным прогулкам. Они познакомились однажды в воскресенье на реке в Аржантее. Тут же подружились и придумали себе прозвища. Ги стал Жозефом Прюнье, Пеншон — Током; Леон Фонтен, невысокий, круглолицый, с весёлой хитринкой, был известен как Синячок; Том Эрве, рослый, длинноволосый брюнет, смеявшийся громче всех, носил прозвище Томагавк; Альбер де Жуанвиль, высокий, жилистый, возмущавший своим поведением половину жёнушек буржуа и мамаш их дочерей по эту сторону Парижа, был прозван Одноглазым.
— Прюнье говорит, нам нужно купить у Анри ял, — объявил Пеншон.
Все тут же зашумели.
— Купить! Анри просит за него триста франков.
— Блестящая мысль, барон Ротшильд.
— У кого начинается мания величия?
— Это флотское влияние. На будущей неделе он предложит нам купить паровой катер.
— Тихо вы, лягушки! — прикрикнул Мопассан. — Можно же спросить Анри. Или хотите вечно одалживать лодку?
— Я хочу выпить.
— Мальчики, смотрите, какой бюст приближается. Добрый вечер, мадам.
Одноглазый приподнял старую соломенную шляпу, и женщина покраснела под взглядами пяти пар глаз, раздевающих её от лодыжек до шеи.
— Я умираю от жажды.
— Анри будет в кабачке Сембозеля.
Ги принялся горланить во весь голос непристойную песенку, остальные усмехались. Дойдя до Сены, они повернули и пошли бечевником [42] . Там было несколько неприглядных ресторанов с беседками и обитыми жестью столами в садах, предназначались они для воскресных приезжих, пестрели объявления «Банкеты», «Салоны для свадеб», «Сладкие вина». По реке плавали лодки и каноэ; рабочие возились на огородах позади невзрачных бунгало под красной черепицей и на нескольких фабричках, подступающих к самой воде. На другом берегу стоял художник с мольбертом, прогуливались парочки и матери с детьми. Но Аржантей находился довольно далеко от Парижа, «на природе», в будние дни кроме местных жителей там бывали только лодочники и купальщики.
42
Бечевник — береговая полоса вдоль рек, озер, используемая для нужд судоходства и сплава.
Любимым заведением Ги и остальных был «Морячок», захудалый, грязный, насыщенный парами, шумный, весёлый приречный кабачок. Состоятельный человек не стал бы туда заходить, но он был источником наслаждения и вторым домом для водителей буксиров, скандальных матросов-любителей, проституток, в их свободное время, бродяг, пьяниц рыбаков и фабричных девушек, желающих повеселиться. Хозяином его являлся Бетри Сембозель, напоминающий бегемота человек с красноватыми, заплывшими жиром глазками, вечно трясущийся от смеха, в рубашке и жилете без пиджака.
Когда Ги распахнул дверь и все пятеро вошли, в большой, окутанной паром комнате раздались крики:
— Убирайтесь, сутенёры.
— Катитесь назад в Санте [43] .
— Хозяин, гони их в шею, иначе я откажусь платить.
На руках у них уже висли три девицы, соблазнительно выпячивая губы и высовывая языки. В комнате пахло пролитым вином, табачным дымом, потом и горелым маслом.
— Прюнье, утром тут была какая-то молодка! — крикнул один из лодочников. — Говорила, что ты её обрюхатил.
43
Санте — тюрьма в Париже.
Девица,
— Ну, уж о тебе-то никто такого сказать не сможет, — засмеялся Ги, и его поддержали одобрительными возгласами.
— Добрый вечер, старина, — обратился Ги к Сислею [44] , художнику. — А где остальные?
— Синьяк [45] с какой-то женщиной. Говорит, это его кузина. Кайботт [46] вчера вечером напился и дрыхнет до сих пор. Другие должны появиться.
44
Сислей Альфред (1839—1899) — художник-импрессионист.
45
Синьяк Поль (1863—1935) — французский живописец и график. Стал одним из ведущих мастеров и теоретиков импрессионизма.
46
Кайботт Гюстав (1848— 1894) — французский художник. В Аржантее познакомился с Моне и Ренуаром и стал адептом импрессионизма. Был щедрым меценатом для своих друзей-художников.
Ток, Томагавк, Одноглазый и Синячок сели за покосившийся столик, Сембозель вперевалку подошёл к ним с бутылкой и стаканами. Брюнетка, висшая на руке Ги, попыталась увести его.
— Дорогой, незачем сидеть здесь и напиваться. Идём. Послушай...
Ги вырвался, подержал девицу за груди, потом, развернув её, сильно шлёпнул по заду.
— Хватит с тебя и этого, малышка, — сказал он. Потом, заглушая шум, громко произнёс: — Са-Ира [47] .
Это был условный сигнал. Все в комнате заревели хором: «Са-Ира». Брюнетка задрала юбку и выставила голый зад, что вызвало очередной приступ веселья. Девица эта была известна как Са-Ира; никто не знал её настоящего имени. Она кое-как зарабатывала на жизнь проституцией, когда её не содержал кто-то из лодочников или художников. Все присутствующие в своё время спали с ней. Ги пошёл в соседнюю комнату, где Сембозель позволял хранить снаряжение постоянным клиентам-лодочникам; переоделся в тельняшку с красными полосами, старые брюки, парусиновые туфли и нахлобучил старую соломенную шляпу.
47
Ca ira(фр.) — «Пойдёт на лад», название и припев песни санкюлотов времен Французской революции XVIII века.
Бицепсы у него были мощными, шея бычьей, плечи широкими. Он быстро разгладил усы, хлопнул в ладоши и просто от радости издал вопль. Вот это было жизнью!
Возвратясь к остальным, он налил себе стакан водки и выпил одним духом. Ему обожгло пищевод.
— Пошли, ребята. Анри здесь нет. Возьмём его ял, испробуем.
— Погодите...
— Оставь её, Одноглазый. Когда вернёмся, она будет твоей.
— Пошёл к чёрту! — прошипела девица.
Они вышли, не расплачиваясь: Сембозель всегда записывал, сколько с них причитается. И плавали по реке дотемна: то спускались вниз по течению, то изо всех сил гребли против него, расходуя кипучие силы юности; ныряли и плавали под водой, бродили по грязи и камышам, перебранивались. Как обычно, Ги смешил всех до слёз рассказами о чиновниках в министерстве. Хором горланили непристойные песни. Вытащив наконец ял на берег, они решили купить его вскладчину, если Анри согласится на годовую рассрочку.
— А вдруг я не получу денег вовремя? — спросил Анри. Одна нога у него была кривой, другая прямой, и они образовывали нечто вроде буквы D.
— Ты же знаешь нас, — ответил Синячок.
— Мы всегда расплачиваемся, — сказал Томагавк. — Спроси Сембозеля.
— Или его жену, — добавил Ги, и все усмехнулись. Аннетта Сембозель иногда подрабатывала, обслуживая «клиентов».
— Ладно, — сказал Анри. — Но если разобьёте ял, то всё равно будете за него выплачивать.
— Мы — разобьём?