Будет больно
Шрифт:
– Окей, вопрос отпал, – поднял руки.
– А вот у меня не отпал. А я тебе кто такая, Макс?
– Вербина, не начинай.
– Я не начинаю, а продолжаю. Я тебе кто? Девочка «подойди сюда и сиди здесь»? Или девочка «ляг, раздвинь ноги»?
– Маша, ты мой друг. Ты довольна?
– Нет. И, между прочим, я с тобой дружить не буду, ты совсем придурок? – лицо Маши раскраснелось. – А еще я твоей шлюхе высказала все, что я о ней думаю. Кто ты мне и кто я тебе.
– Что?
Все, сейчас всем хана. Сейчас кто-то разнесет
– И что ты ей сказала? – Макс хватает Машку за локоть, дергает на себя. – Отвечай!
– Ничего такого, что не могло бы быть правдой. А знаешь, что она ответила? Что ты ей никто, что у вас ничего нет, и она на тебя не претендует. Ну, хоть у нее есть мозг. А то я уже думала, пиздец какой-то творится в жизни.
– Сука!
Сам вскакиваю на ноги, пытаясь успокоить друга, нет, он не будет бить Вербину, тогда шансов выжить у нее мало. На нас все смотрят, включая мою секси-училку. Макс отталкивает Вербину, уходит, это так типично.
– Маш, ты больная? Какого хрена ты творишь?
– Отвали, ты еще меня будешь учить, задрали все!
Вербина хватает сумку, резко разворачивается, уходит, напоследок толкая плечом мою блондинку, она снова роняет папки из рук, листы разлетаются по полу.
Да черт!
Ей даже никто помочь не может. Медленно подхожу, сажусь на корточки, собираю листы, это тесты для контрольных. Наши пальцы соприкасаются, легкий разряд тока проходит по коже, девушка поднимает на меня глаза, под очками они кажутся большими, в них стоят слезы.
Да какая сука ее обидела?
Надо бы отвести ее сегодня до дома.
Но как только я хочу заговорить, цепляюсь взглядом за тонкий ободок обручального кольца на безымянном пальце.
Это нехорошо.
Но кто или что меня когда-либо останавливало? Никто. Ничто.
– Плохой день? – спрашиваю по-английски, девушка удивленно вскидывает идеальную темную бровь.
– Нет, обычный, – голос тихий, но твердый, отвечает тоже на английском. – А у вас, Арнольд, с прошлого занятия остался долг.
– Я уверен, что мы что-то придумаем, и я его закрою, – улыбаюсь, демонстрируя идеальное произношение.
Я могу и не ходить на ее занятия, ничего нового я там не узнаю. Я несколько лет подряд все лето проводил в английской закрытой школе.
То, что София помнит мое имя, хорошо.
А вот кольцо обручальное – это плохо.
Но, черт, так даже интересней.
Глава 2
– Софа? Софа, это ты?
– Да, тетя, это я.
– Софа? Софа, это ты?
Закрываю дверной замок на два оборота, прислоняюсь к ней плечом, вздыхаю от усталости.
– Софа!
– Да я это, я, тетя. Можно подумать, мог прийти кто-то другой, – пробурчала под нос, разуваясь, протискиваясь через узкий коридор, заваленный коробками, книгами и прочим хламом, на кухню.
– О, Софа, это ты.
– Да, тетя Роза, это я. Ты ждала кого-то кроме меня?
– Не смеши меня, деточка,
– Черт, – процедила сквозь зубы, но тетя Роза все равно услышала. – Извини, забыла, день был тяжелым, большая нагрузка.
– А я тебе говорила, зря ты ушла от Андрюшеньки, так бы сейчас жила как у Христа за пазухой и не знала, что такое общественный транспорт и цены на яйца. Ты такая же глупая, как и твоя мать, у вас это передалось по наследству. А все потому, что она, как добропорядочная еврейская женщина, не вышла замуж за добропорядочного еврейского мужчину. Святые небеса, как за ней ухаживал Иосиф, господи, хотела бы я увидеть снова, это была такая красивая пара, что завидовали все.
Историю про добропорядочного Иосифа Рубинштейна, который хотел жениться на моей маме, я слышу в миллионный раз. Тетю теперь не остановить, нужно просто ее не перебивать. Начала выкладывать из бумажного пакета покупки, я взяла все, что говорила тетя, все кроме яиц, будь они неладны.
Но если бы только яйца меня расстраивали сегодня, к ним сегодня прилагался целый человек, даже двое. Тот самый Андрюшенька, он же муж, уже бывший, и завкафедрой иностранного языка Платон Викторович Голубев.
– А твоя мать, как говорят, вильнула хвостом и сделала великую глупость – влюбилась в твоего отца. И чем все это закончилось? Софа, ты опять купила этот бумажный пакет, он стоит бешеных денег. Софа, ну сколько можно так транжирить? Мы так пойдем по миру с протянутой рукой.
Тетя Роза всплеснула руками, потом театрально прижала их к груди. На тесной кухне места было мало, но полная женщина с непослушными седыми кудрями и печальными карими глазами ловко передвигалась.
– Он недорогой, тетя.
– Это уже пятнадцатый, я считаю. Тетя Роза все считает, она не зря работала тридцать пять лет бухгалтером на ликеро-водочном заводе. Я пережила семь директоров, семь, Софа, и никто не показал на тетю Розу пальцем. А все почему?
– Я промолчу, – я действительно не хотела поднимать и эту тему.
– Потому что тетя Роза кристальной правдивости человек. Ну, что ж, без яиц так без яиц. Софа, ты расскажешь мне, что произошло между тобой и Андрюшенькой?
Тема разговора менялась молниеносно.
– Ой, не называй его так, тетя, я тебя умоляю. Ничего не произошло, мы поняли, что мы слишком разные.
Хорошо, что я поняла это так рано, а не через двадцать лет.
– Разные? Как пара носков? Один левый, другой правый? Большей глупости не слышала.
– Типа того. Извини, я пойду, хочу принять душ.
Разговор об Андрюшеньке вызывал паническую атаку. Уже начало покалывать подушечки пальцев, и сердце участило свой ритм. Я ненавидела Андрюшеньку всей своей душой и ничего не могла с этим поделать. Было за что.