Быть Хокингом
Шрифт:
Всего через месяц мы снова находились в Риме, где Стивена ждал прием в Папской академии наук, хотя он по-прежнему проповедовал крамольное учение о том, что у мира нет ни начала, ни конца. С нами приехал Тим, а также эшелон медсестер и молодой личный ассистент, в чьи обязанности входило следить за компьютером и технической частью лекций Стивена. Мы постарались выбрать медсестер-католичек, которые, как мы думали, смогут оценить всю значимость события. Нам повезло: две самые надежные и приятные медсестры, Пам и Тереза, были католичками и очень обрадовались приглашению. Однако нам требовались три медсестры, а далеко не все были так приятны, как они. В самую последнюю минуту с нами согласилась поехать Элейн Мэйсон, да и то лишь после того, как мы заверили ее, что папе не понадобится жать руку: такое поведение было против ее принципов.
У меня не было религиозных предрассудков, я приехала в Рим с открытым сердцем и душой. Папа поразил мое сердце и ум: я чувствовала, что, несмотря на занимавшую
Вторая поездка в Рим прошла более официально по сравнению с первой, в 1981 году. Однако погода была лучше, как и оказанный нам прием. Нас поселили в более комфортабельном отеле, ближе к Ватикану, а для жен и детей организовали экскурсии по художественным музеям на время, пока ученые беседовали в главном здании Академии эпохи Ренессанса. Кульминацией поездки стала аудиенция папы Иоанна Павла II, куда были допущены все сопровождающие Стивена. Положив руку на голову Тима, папа тихо говорил со мной и Стивеном, сжимая наши руки и давая нам благословение. Затем он пожал руки всем остальным, и никто не сопротивлялся. Меня глубоко тронула его теплота, мягкие большие руки и святость, исходящая от его сияющих голубых глаз. У меня не было религиозных предрассудков, я приехала в Рим с открытым сердцем и душой. Папа поразил мое сердце и ум: я чувствовала, что, несмотря на занимавшую его ум политику и некоторый догматизм, он искренне переживал за тех, с кем встречался, и продолжал молиться за них.
Вдохновленный успешными пробными поездками по Европе, Стивен не знал предела в своих устремлениях. В декабре того же года он вылетел на конференцию в Чикаго, чтобы восстановить свое положение в международном научном сообществе. В те дни он путешествовал, словно арабский шейх, окруженный толпами прислуги, медсестер, студентов, с личным ассистентом и периодически с тем или иным коллегой. У него было так много багажа, что колеса лимузинов, которые приезжали, чтобы умчать его в аэропорт, зачастую с трудом поворачивались, выкатываясь на улицу. Авиалинии научились относиться к Стивену с уважением, уже как к ценному, а не проблемному клиенту, и окружали его почтением, которое мне очень пригодилось бы двадцать лет назад, когда я пыталась ухаживать за Стивеном и крошечным ребенком одновременно. Сейчас же – вот незадача! – мое присутствие при международных перелетах было почти формальным. Я чувствовала себя одиноко среди всех этих чужих людей и часто брала с собой за компанию Тима, как когда-то возила с собой маленького Роберта. Тим прекрасно справлялся со своей ролью. Ему нравилось летать, и, когда самолет набирал скорость для взлета – самый неприятный для меня момент, – он восторженно твердил: «Быстрее, быстрее!» – рассеивая все мои страхи своим заразительным возбуждением. В этих путешествиях я многому могла научить его, многим заинтересовать, в том числе изучением романских языков. В Испании, терпеливо и без тени соперничества, он научил меня играть в шахматы, чего никогда не мог сделать его отец.
6. Математика и музыка
Хотя полгода назад шансы Стивена на поправку были ничтожны, он вновь сбил с толку пессимистов: выжил и вернулся на передовую линию фронта научной деятельности, разрабатывая теории на основе смутных предположений о воображаемых частицах, путешествующих в воображаемом времени в зеркальной Вселенной, которой не существовало нигде, кроме как в сознании ученых. Феноменальное воскрешение Стивена и последовательные трансформации диагноза вдохновили его на еще более интенсивный труд. Он снова путешествовал, как по Земле, так и во Вселенной, куда и когда хотел. Более того, уже через год после первых болезненных попыток освоиться с механизмом компьютера и осторожного возвращения на факультет, он закончил вторую редакцию своей книги и теперь думал над названием. Состояние его здоровья оставалось нестабильным и было предметом постоянных переживаний, но с ним рядом всегда находилась его мини-больница со всеми приспособлениями современной медицины и круглосуточной сестринской помощью. Медсестры освоили порядок действий в случае замены трахеотомической трубки, а курс принятия препаратов отслеживал сам Стивен, поскольку справедливо считал, что знает свою болезнь лучше всех докторов.
У нас появилась еще одна медсестра – высокая, аристократичная Амарджит Чохан родом из Пенджаба. Ночью она работала в операционных театрах Адденбрукского госпиталя, а днем (и в свободное время) приходила ухаживать за Стивеном. В одиночестве, далеко от дома, будучи жертвой плохо скрываемого расизма, она очень привязалась к нам, что вскоре начало вызывать нападки других медсестер. Стивену льстило то, что он оказался ценным призом в битвах между самыми легкомысленными и непрофессиональными из сиделок за его расположение. Он увлеченно следил за их распрями. В Испании мы с Тимом были в шоке от того, как медсестра без зазрения совести прилюдно флиртовала со студентом, а затем чуть не подралась с другой медсестрой по какому-то мелкому поводу. Словно надвигающийся шторм, соперничество между самоуверенными сиделками, каждая из которых настаивала на превосходстве собственного метода ухода, угрожающе нарастало. Это по-прежнему утомляло нас дома и заставляло краснеть на публике.
В 1987
Исаак Ньютон появился на свет в 1642 году, в год смерти Галилео и за триста лет до рождения Стивена. Хотя он получил консервативное образование в средней школе Грантема и в Тринити-колледже, его наиболее значимая работа «Принципы математики» напрямую вытекала из принципов механики и математики Рене Декарта, великого французского философа XVII века. В 1660-х годах в Кембридже теории Декарта вызвали «такую суматоху, недовольство, запреты на чтение его работ, словно он оскорбил само Евангелие. Однако все наиболее проницательные сотрудники использовали его знания». Ньютон увез знания Декарта к себе в особняк Вулсторп сразу после окончания университета в начале эпидемии чумы. Именно во время необычайно творческого периода в Вулсторпе Ньютон в свои двадцать три года разработал три важнейшие теории: математический анализ, теорию тяготения и теорию природы света.
В результате несчастливого детства Ньютон порой был властным и неискренним. Он заработал репутацию мстительного человека из-за отношений с немецким философом Готфридом Лейбницем, который заявлял, что открыл математический анализ первым.
Возможно, Ньютон очень «проницательно» освоил теории Декарта, однако не проявил такой же проницательности при публикации результатов, к которым привели его эти теории. «Принципы математики» были в конце концов изданы в 1687 году с настояния Сэмьюэла Пипса, президента Королевского общества, и Эдмунда Галлея, молодого астронома. В его magnum opus [160] Ньютон не только предложил закон всемирного тяготения, предсказав эллиптическое движение планет вокруг Солнца, но и разработал сложнейшие формулы этого движения. Именно в «Принципах» математика ставится на службу физике и неуклонно применяется к видимому миру. «Оптика», другая великая работа Ньютона, также разрабатывалась в годы чумы, но не была издана до 1704 года. В ней свет описывался как спектр цветов, вкупе дававших белый, который, в свою очередь, можно было разделить на семь составляющих. Ньютон поставил призму на пути солнечного луча и наблюдал, как свет входил в нее и дробился на цвета радуги, проецируя на противоположной стене не круглое солнце, а продолговатое изображение из семи цветов, от синего до красного, которые расходились веером «соответственно степени их преломления». Вдохновение для «Принципов математики» пришло от упавшего яблока в саду особняка Вулсторп, тогда как «Оптика» появилась благодаря чисто коммерческим интересам: нужно было починить линзу в телескопе, потомке того инструмента, который Галилео впервые направил в небеса зимой 1609 года. Хотя Ньютон охарактеризовал себя как естествоиспытателя, его можно назвать первым великим математиком и физиком современности.
160
Фундаментальный труд.
В результате несчастливого детства Ньютон порой был властным и неискренним. Он заработал репутацию мстительного человека из-за отношений с немецким философом Готфридом Лейбницем, который заявлял, что открыл математический анализ первым. Ньютон открыл математический анализ, названный им флюксиями, в ходе поисков универсального метода математических вычислений, необходимого для работы с динамикой планетарного движения. Метод сразу же был применен в теории тяготения, однако Ньютон не сделал ничего, чтобы опубликовать результаты исследования, а затем оказался ужасно оскорблен, когда Лейбниц опубликовал свое независимое исследование в 1676 году. Однако была у этого озлобленного гения скромность, которая мне импонировала. Когда он писал о своей роли в науке и рассуждал о своей важности, чувствовалась его неуверенность в собственной значимости: «Не знаю, каким я предстаю миру, но себе я кажусь маленьким мальчиком, играющим на морском берегу и развлекающим себя поисками гальки поровнее или ракушки симпатичнее обычного, в то время как передо мной простирается огромный неизведанный океан правды». Именно фразу «собирание ракушек на пляже» использовал Стивен в 1965 году, чтобы выразить свое презрение к средневековой науке.
На своем пляже Ньютон перебрал все камешки до единого. Хотя современники говорили, что у него отсутствовал слух, в 1667 году он разработал теорию музыки. Трактат «О музыке» был довольно незначительным и не содержал ничего нового. В нем Ньютон рассматривал вопросы изменения тональности и сравнивал чистые и равные темперации в логарифмических терминах. С помощью музыки он также провел синэстетические аналогии между семью нотами диатонической гаммы и семью цветными полосами в спектре, сравнивая ширину цветных полос с семью струнами, без которых невозможна гамма.