Быть Хокингом

Хокинг Джейн

Действительно, мотонейронная болезнь добавила еще один мощный стимул к тому, чтобы сесть за перо и бумагу и открыть глаза политикам и чиновникам на душераздирающую реальность, с которой каждый день сталкиваются в равнодушном обществе инвалиды и их опекуны, – битву с бюрократизмом, одинокие попытки сохранять достоинство, а также усталость, разочарование и страдальческие крики отчаяния. Я также надеялась, что эти мемуары дойдут и до медиков с целью улучшить обрывочную осведомленность системы здравоохранения о разрушительном действии мотонейронной болезни на личность человека, а также на физические тела ее жертв.

Несмотря на то что моя роль в жизни Стивена была значительно преуменьшена – второй брак его практически полностью обрубил все наши каналы связи.

В августе 1999 года после издания в твердом переплете книги «Музыка, способная тронуть звезды», название которой я взяла из цитаты Флобера, я получила охапку

поддерживающих писем, в основном от женщин, которые очень сочувствовали моей ситуации, хвалили меня за решение написать об этом и подробно рассказывали истории своих, часто трудных, судеб. Некоторые из них сами были опекунами или старались вырастить семьи в неблагоприятных обстоятельствах; другие просто находили в книге описания ситуаций, в которые они и сами попадали.

Многие признавались, что рыдали над книгой. Выражения поддержки из самых глубин Кембриджа были просто невероятные.

Все сказали, что книга полностью завладела их вниманием, включая даже женщину в возрасте девяноста четырех лет, которая не ложилась спать, не дочитав книгу! Многие люди, сбитые с толку образом Стивена на экранах телевизора и считавшие, что нам все помогают, пришли в ужас оттого, насколько это не соответствовало действительности, что подтверждало мои много лет скрываемые подозрения: публичный образ и частная жизнь настолько разные, что почти противоречат друг другу.

Почти весь груз освобожденного прошлого был помещен в компьютер, когда мы с Джонатаном поженились в июле 1997 года. День нашей свадьбы оказался небольшой передышкой на беспокойном фоне болезней, несчастных случаев и катастроф, поразивших наши семьи и некоторых из самых близких друзей. Мы и сами были не в лучшей форме: Джонатана забрали с приступом мочекаменной болезни прямо с выступления на концертной площадке в Ливерпуле, а я какое-то время прихрамывала на костылях из-за порванных связок в обоих коленях после лыжной травмы. Множество проблем, свалившихся на нас и наших родных, оставили совсем мало времени на практические вопросы планирования, не говоря уже о моей моральной, эмоциональной или духовной подготовке.

По правде говоря, ничто не могло нас подготовить к эмоциональной и духовной силе того самого дня. За пару минут до выхода из дома я вдруг осознала, к моему смущенному удивлению, что в миле отсюда вниз по дороге была церковь, наполненная людьми, ожидающими меня. Затем по прибытии в храм Святого Марка в компании трех моих детей даже спокойное дружеское приветствие нашего нового викария не могло успокоить мое растущее чувство благоговейного трепета и удивления. Возможно, ее сверкающее бело-золотое церемониальное одеяние только подчеркнуло масштабность и сказочность события – сказочность, ставшую всепоглощающей, когда Роберт, Люси, Тим и я заняли свои места на церковном крыльце, откуда мы краем глаза видели моего будущего мужа, поднимавшегося по ступеням к алтарю. Волна эмоций захлестнула нас, когда органист с жаром начал играть первые величественные аккорды «Прибытия царицы Савской» [200] и мои дети повели меня, дрожащую и не смеющую даже взглянуть по сторонам, вверх по проходу и оставили около Джонатана. Слева от меня, бледная и слабая, сидела моя мать в инвалидной коляске, в которую ее недавно заключили.

200

Одна из частей оратории «Соломон», написанной в 1748 году Георгом Фридрихом Генделем (1685–1759), композитором эпохи барокко, известным своими операми, ораториями и концертами.

Затем последовали гимны, молитвы, чтения и псалмы, чьи слова были тщательно подобраны, обдуманы, проанализированы, переведены на французский и испанский, напечатаны на компьютере и распечатаны много раз. Все эти слова ожили в речах и песнопениях, наливаясь глубиной, мощью, истиной, серьезностью и чистотой благодаря голосам священнослужителей, чтецов, прихожан и хора. Последний состоял из старых друзей, многие из которых были профессиональными музыкантами, проникновенно исполнившими «Как вожделенны жилища Твои, Господи сил!» из «Немецкого реквиема» Брамса [201] . Нашим священником мог быть только один человек. Только Билл Лавлес, который знал нас обоих очень давно и поддерживал в тяжелые времена испытаний, мог произнести речь. Несмотря на слабое здоровье и преклонный возраст, он забрался на амвон и с жаром начал, с привычной для него узнаваемой силой и самоотверженностью. Он говорил проникновенно, искренне и честно о сложностях и страданиях прошлого без приукрашивания реальности наших отношений. Он и раньше говорил об этом, и я вдруг подумала – так много друзей со всего мира, которые оказали нам столь ценную поддержку в былые дни и за кого я молча молилась каждое воскресенье, сидя на церковной скамье, все они были в церкви, с нами и вокруг нас – все, кроме Стивена,

моего товарища на протяжении такого долгого периода времени и отца моих детей.

201

Произведение Иоганнеса Брамса (1833–1897), немецкого композитора и пианиста периода романтизма, для солистов, хора и оркестра, написанное в 1865–1869 годах.

Образ любимой Люси, стоящей на кафедре и читающей сонет Шекспира о соединении двух сердец [202] , был просто незабываем.

Она стояла, одетая в сияющий кремовый шелк, сложив руки под животом, как будто набираясь уверенности от своего крошечного, пока не родившегося шестимесячного сына, а ее жених Алекс, сияя от гордости, смотрел на нее, сидя среди гостей. Были и странные раздражающие моменты: например, ужасная скрипучая ручка, из-за которой моя роспись в документах превратилась в неряшливые каракули, вернув меня к унизительным воспоминаниям о провале экзамена по каллиграфии в школе Сент-Олбанс. Служба закончилась слишком быстро, и мы с Джонатаном медленно скользили вдоль прохода, мысленно взлетая вместе со звуками прелюдии Баха «Святая Анна» и глядя на радостные лица гостей. Мы вышли на солнце – был первый ясный день за последние несколько недель, – чтобы расцеловать и обнять всех наших гостей и знакомых перед тем, как присоединиться к длинной неторопливой колонне автомобилей, возглавляемой нашими друзьями из Франции, чтобы поехать на фотосессию в Уимпол-холле [203] , а затем на прием, ужин и празднество, длившееся до ночи.

202

У. Шекспир. Сонет 11. Пер. С. Маршака.

203

Парк в графстве Кембриджшир.

Мы с Джонатаном оптимистично надеялись вести сравнительно нормальную жизнь после нашей свадьбы. С тех пор я поняла, что нет такого понятия – нормальная жизнь. Конечно, у нас много дел, среди которых музыка играет главную роль: я все еще увлекаюсь церковным репертуаром и иногда даю сольные концерты под аккомпанемент Джонатана. Я больше не преподаю – у меня слишком много других дел, требующих внимания, но я все же нахожу время для танцев, что было в прошлом почти невозможно для меня как участника или зрителя. Мы с Джонатаном много путешествуем: как можно чаще уезжаем в свою «параллельную Вселенную» – в сельскую Францию, где я работаю на лугу в саду, созданном мной в честь начала нового тысячелетия, а Джонатан разрабатывает планы новых выступлений для Кембриджского камерного оркестра музыки барокко или хора оксфордского колледжа Магдалины, которым он дирижирует и руководит в течение пяти лет в должности регента и музыкального руководителя.

Все же иногда у нас бывает время без забот и хлопот. К началу лета нашей свадьбы моя мама уже почти перестала двигаться из-за артрита и смогла продолжать жить дома в Сент-Олбансе только благодаря тому, что папа преданно заботился о ней. Несмотря на то что я регулярно их навещала, все же неотвратимо настал день, когда папа, который очень плохо слышал, больше не мог справляться сам. Нам снова пришлось нанимать сиделок через частное агентство, так как вновь никакой помощи не было ни от государственной системы здравоохранения, ни от социальных служб. Все наши надежды на то, что оплачиваемые сиделки окажутся профессионалами, разбились вдребезги. За некоторыми изумительными исключениями, многие оказались подозрительными личностями, чья честность была сомнительна, квалификация недостаточна, а подготовка не отвечала требованиям; папа часто просил меня прийти к нему в дни государственных праздников, когда подменные сиделки не появлялись, хотя должны были. Папу, часто озадаченного своеобразным поведением сиделок, одна из которых, например, ела фруктовый пирог с майонезом, никогда не покидало чувство юмора, но в конце концов он принял решение переехать вместе с мамой в дом престарелых неподалеку от Кембриджа.

С облегчением вздохнув после того, как они поселились рядом с нами и были в надежных руках, я вдруг поняла, что на мне лежит ответственность за продажу их дома и мебели, колоссальная и изнурительная задача, но я была рада выполнить ее, пока они еще были живы. По-прежнему обладавший удивительным интеллектом, но очень страдавший от странного контраста между молодостью духа и разрушающейся телесной оболочкой, папа умер от пневмонии, усугубленной болезнью Паркинсона, в июне 2004 года. Он отказался ложиться в Адденбрукский госпиталь, так как его отпугнуло то, как ужасно там обошлись с мамой всего несколькими неделями ранее, когда она лечилась от бронхита. Вопреки всем прогнозам, мама пережила его и не только отметила свой девяностый день рождения в марте 2006 года, но и успела увидеть маленького Джорджа, своего четвертого правнука и нашего второго внука.