Бывших не бывает
Шрифт:
– Тимоха, беритесь с Харитошей и кладите попа сюда, а то совсем обревнел – сам не встанет.
– Сам ты бревно! – от обиды отец Меркурий даже смог заговорить. – Имей почтение к сану, малака!
– Лается, – констатировал Бурей. – Хорошо. Беритесь, чего встали?
Крепкие руки оторвали священника от земли.
– На брюхо кладите! – распорядился обозный старшина.
Тимоха и Харитоша бережно опустили священника на подстеленный тулуп.
Бурей присел на корточки, одной рукой обнял отца Меркурия, без всякого усилия приподнял и сунул в рот горло кожаной баклаги. Обжигающая жидкость
– Хорош! – Бурей отнял баклагу. – Ишь присосался! Странный ты, отец Меркурий: как в церкви, так поп попом, а как драться и яблоневку жрать, так ратник. И сейчас вон в мисюрке да кольчуге. А ну, помогите мне его из железа вытряхнуть!
В три пары рук с отца Меркурия стащили тулуп и доспехи.
– Культя сильно болит? – осведомился обозный старшина.
– Сильно, – спиртное прибавило священнику сил. – Здорово намял. И натёр, похоже.
– Угу, – кивнул Бурей и распорядился. – Скидайте с него сапоги и порты. И ногу деревянную тоже. Харитоша, горшок не замёрз?
– Не, Серафим, всю дорогу за пазухой держал. И сейчас тоже там, – отозвался обозник, стаскивая со священника сапог и разматывая портянки.
С другой ноги Тимоха уже отстёгивал культю.
– Света сюда! – рявкнул Бурей.
Кто-то подал факел. Обозный старшина осмотрел культю, поцокал языком и резюмировал:
– Ничо, и хуже бывает, – после чего мазнул по многострадальному обрубку хилиарховой ноги чем-то жирным и остро пахнущим.
Священника будто кипятком обварило. Он скрипнул зубами, а потом выдал такое, что и лошади небось покраснели.
– Баян! – заявил под общий хохот Бурей. – Истинно, сладкопевец! Я и то слов таких не знаю! Повторишь потом для памяти?
– Повффторюю, – прошипел отставной хилиарх и прислушался к себе – боль в культе быстро утихала.
Бурей с Харитошей тем временем споро бинтовали культю.
– Теперь порты! – распорядился обозный старшина, едва закончив перевязку. – Исподние тоже!
– Какого?! – вызверился священник.
– Твёрдого и красного! – удовлетворил его любопытство Бурей. – Думаешь, зад у тебя лучше?
Священнику ничего не оставалось кроме как покориться да скрипеть зубами, пока обозный старшина обрабатывал ему пострадавшие седалище и внутреннюю сторону бёдер.
– Облачайте отца духовного взад! – торжественно распорядился Бурей, закончив лечение. – Сапоги не надевайте, а ноги закутайте. Сейчас жрать будем.
– Не хочу, – с трудом ворочая языком и из последних сил стараясь не провалиться в сон, отказался священник.
– Я те дам «не хочу»! – обозный старшина поднёс к носу пациента огромный волосатый кулак. – Мне тебя ещё отваром поить, а тот отвар на пустое брюхо тебе все потроха сожжёт. Разговаривать он тут мне будет!
Отец Меркурий счёл за лучшее не спорить.
Котелок с горячей кашей появился почти сразу же. Священник, собрав последние силы, попытался сесть.
– Лежи, хвороба! – лапища Бурея пресекла движение в самом зародыше. – На, лопай!
Перед носом отца Меркурия зависла ложка с дымящимся куском мяса в окружении разваренного пшена.
– Мне нельзя. Мясо. Я монах.
– Ну и леший с ним! – не оценил такой щепетильности
– Не богохульствуй!
– Харитоша!
Ложка ворвалась в рот священника, едва не выбив зубы, и разгрузилась там. Отцу Меркурию пришлось проглотить, просто чтобы не задохнуться.
– Вот так! – удовлетворённо проурчал Бурей. – Надо – и насильно накормим. Мы всяких видали. Так что давай жуй – сам говорил, что болящему можно.
«Господи, прости мне грех сей!»
Священник покорно протянул руку и взял ложку.
– Хватит, – остановил через некоторое время обозный старшина. – Много не надо. Завтра наверстаешь. На-ка, глотни.
Перед носом отца Меркурия снова возникла баклага. Уже не с яблоневкой, а с каким-то донельзя горьким и тягучим зельем. Но делать нечего – пришлось пить.
– Раз, два, три, – считал глотки Бурей, – шесть, семь. Хорош! Смотри не блевани только! На, запей.
Вот теперь была яблоневка.
Полеченного, накормленного и слегка пьяного священника укутали в два тулупа, поудобнее устроили натруженную культю, а Бурей напоследок присел на корточки рядом с пациентом.
– Сейчас тут нодью [151] разложат, – обозный старшина ткнул пальцем в два уложенных друг на друга бревна. – Как огонь уйдет, сам не дёргайся – буди Харитошу. Он тебя за огнём перетащит. По нужде тоже его тормоши. Понял?
151
Нодья – долгогорящий, а точнее, тлеющий костер, который чаще всего используется для ночевки в лесу без укрытия в зимнее время года.
– Спаси тебя Бог, добрый христианин, – искренне и смущённо поблагодарил священник. – Я понял тебя. Прости, что доставил тебе и твоим людям столько хлопот.
Если допустить невероятное – что Бурей может смущаться, то он смутился.
– Не на чем! – Обозный старшина скорчил зверскую рожу. – Дрыхни давай! Завтра чтобы мне козликом скакал!
Отец Меркурий хотел что-то сказать, но сон взял своё.
Проснулся священник от причин вполне естественных. Хорошо, что предусмотрительный Бурей оставил Харитошу в помощь отцу Меркурию, чтобы тот не трудил намятую за день культю. Словом, справились.
От нодьи шло ровное тепло, мохнатые тулупы перекрыли холоду все пути – спи, человече, набирайся сил – день завтра будет не легче. Однако отставному хилиарху, несмотря на зверскую усталость, не спалось. Есть у походного сна такое странное свойство: еле дотащишь ноги до ночлега, через силу поставишь лагерь, сготовишь и проглотишь немудрёное походное варево, доберёшься до своей лежанки, и тут тебя по темечку мягкой дубиной тюк… И тишина…
Это первый сон, и валит он человека быстро. Но ежели проснулся ты, не важно отчего, то вот так сразу уснуть не получится: то мышцы перетруженные болят, то камень или шишка в бок впивается, то комары пищат премерзостно, то ещё чего-нибудь. Не спешит второй сон овладеть человеком и долго держит его на тонкой границе между сном и явью…