Человек рождается дважды. Книга 3
Шрифт:
Колосов умылся, выпил наскоро чаю и пошёл в посёлок У домов собирались жильцы с лопатами, мётлами. Колосов поискал глазами Цыбанюка. Тот стоял у лагерной зоны рядом с бульдозером.
— Куда правишь, чёрт! Стой, стой! — кричал он бульдозеристу, подцепившему отвалом колючую проволоку вместе со стойками. — Потом Её не распутает сам сатана.
Пока подошел Колосов, Цыбанюк успел выдернуть стойки из предзонника.
— На палки Её наворачивай, стерву, и сразу в вагранку. Чтобы ни следа ни духу. Поеха-а-ли!
Парии приспособились быстро. Крутили палки,
На воскресник вышло всё население, даже дети собирали лом и складывали в кучи. Женщины мыли окна в общежитии для новосёлов, там виднелась русая голова Вали.
В этот день ждали новосёлов. В посёлке чистота. Общежития выкрашены масляной краской; Новые кровати; новое белье, На окнах занавески. Фасады домов украшены плакатами, лозунгами, зелёными веточками. В окнах букеты цветов. Автобусы вышли из Магадана утром, и диспетчерские каждого пункта сообщали о продвижении колонны. У клуба, поблёскивая серебром и медью труб, ждал оркестр. Мальчишки с обеда сидели на крыше клуба, не спуская глаз с трассы.
В сквере у клуба с узлами, чемоданами сидели отъезжающие на материк. Получили направление на Чукотку Белоглазов и Марина. Они тоже ждали автобуса. До Магадана Ехал и Кротов. Его реабилитировали и восстановили в партии. Оформив пенсию, он уезжал в Москву. Валя сидела рядом с Мариной, обняв Её за плечи. Кротов с маленьким узелком пристроился в тени кустика.
— На Чукотку — это ты здорово решил, — говорил Колосов Анатолию. — Но я бы всё же сначала отдохнул, а потом уже поехал. Нет денег, возьми у нас.
— Да ты что? Столько лет мечтал. Теперь для обобщения осталось познакомиться с окраиной Северо-Востока.
Марина улыбнулась.
— Самсонов собирается защищать докторскую. Герасимов — доктор медицинских наук, профессор. А мой чем хуже?
— А вот Нина Ивановна воспитывает двух детей и помогает мужу, — в тон Ей сказала Валя и засмеялась.
— И у нас будут. Теперь всё будет…
— Едут! Едут! — резанул слух пронзительный мальчишеский крик, с крыши клуба спрыгнула ватага и помчалась по дороге.
Оркестр выстроился у трибуны. К клубу потянулись люди. Кротов поднялся.
— Ну-что ж, вечный кандидат, будем прощаться, а то начнётся митинг и будет не до нас— И прижал Белоглазова к груди.
Колосов подошёл к Кротову, обнял старика, поцеловал Анатолия, Марину.
— Счастливого вам пути. Да, Анатолий, Если нужна рекомендация, напиши, я сразу. А то ты и верно кандидат с историческим стажем, — пошутил Колосов, пытаясь, заглушить горечь прощания.
— Да, сколько у меня теперь друзей — старых большевиков. — Белоглазов обнял Кротова. — Ну кто бы мог подумать, моряк, что вот так всё сложится?..
Показался первый автобус. В открытые окна видны молодые весёлые лица. Ребята что-то пели, но грянувший оркестр заглушил их голоса.
Колосов Ещё раз попрощался и пошёл к толпе, окружившей автобус, А на повороте к посёлку уже показался второй,
На стену клуба комсомольцы мастерских прибивали Ещё одно полотнище:
«Да здравствует Советская Колыма! Привет вам, посланцы Ленинского комсомола! Счастливо вам жить и трудиться!»
Радостно пели трубы оркестра. Новосёлы выходили из автобусов.
ЭПИЛОГ
Вот уже несколько дней подряд/ в одно и то же время в сквере появляется высокий, сухощавый мужчина в простеньком летнем костюме/ с огромной кипой газет. Он устраивается на последней парковой скамейке и сидит до вечера. Со скамейки видны все подъезды здания Центрального Комитета партии. Тут всё точно в фокусе. В двери то входят, то выходят разные люди.
Солнце склонилось на запад, косые лучи легли на дорожку, на скамейку и мужчину. Он поднялся, собрал газеты и направился на другую скамейку в тень, и вдруг удивлённо остановился. Из четвёртого подъезда Центрального Комитета/ вышел седой громадного роста человек в расстёгнутой генеральской шинели без погон, в простых армейских сапогах. Не обращая внимания на мчавшиеся машины, он пересёк улицу.
— Карп Александрович?
— Краснов? Ты! Жив! Хорош… — прогудел Павлов низким басом и до боли сжал руку. — Ждёшь решения?
Краснов обрадовался встрече. Он знал, что Павлов всю войну строил стратегические дороги, оборонительные укрепления. Его приметную фигуру не раз видели под обстрелом на «Дороге жизни».
— Решение, Карп Александрович, состоялось. Осталось получить на руки выписку. Чист я перед партией. А вы чего тут?
— Каждый ждёт своего. Вот так-то, Краснов, — хмуро ответил Павлов, — Вот так-то! — повторил он и знакомо шевельнул мохнатыми седыми бровями, — А счастливый ты человек, Краснов. Тебе, брат, не за что краснеть, нечего стыдиться.
— Счастье, наверное, та самая жар-птица, которую не удаётся ухватить за хвост, — засмеялся Краснов. — И вам не на что жаловаться, Карп Александрович.
Павлов помрачнел.
— Тяжёлый путь я прошёл. Тут не расскажешь, да и к чему? — Он свёл брови, спросил: — Ты помнишь того начальника прииска на Западе?.. Краевский, кажется. Где он теперь?
–
— Погиб под Ленинградом.
— Жаль. Честный был юноша, мужественный. Жаль. — Он опустил седую голову. — А прав был он, ох как прав.
По Его лицу пробежала мучительная судорога. Павлов протянул руку.
— Ну прощай, брат. — Он крепко стиснул пальцы Краснова и, повернувшись, сминая песок тяжёлыми сапогами, решительно зашагал.
Краснов долго смотрел Ему вслед. Захотелось увидеть Зорина и Никишова. Что сделало время с ними? И он пошёл на улицу Горького, где жил Никишов.
Вот он дом. Краснов вошёл во двор. За столом в тени деревьев сидели пенсионеры и колотили костяшками домино. В седеньком старичке в полосатой пижаме он узнал грозного начальника Дальстроя, чьё имя заставляло трепетать самые смелые сердца. Кто-то уронил костяшку, старичок услужливо поднял. Постоял Краснов, посмотрел и вышел со двора. Разговаривать было не о чем.