Черный обходчик
Шрифт:
— О-о-о… — Леопольд покачал головой. — Она этого не забудет. Скверно, очень скверно.
Он вздохнул, как человек, осознающий, что вечером вместо дивана с пивом придётся на другом конце города чистить пятитонный аквариум.
— А отчего у неё такие комплексы? — спросил я и, кажется, у меня получилось не подпустить в голос раздражения.
— Так… сложилось.
— А подробнее?
— Ну… Сложно сказать. Комплекс причин, я полагаю. Почему-то каждый раз, как Изольда брала на себя ответственность за чью-либо судьбу, это заканчивалось плохо. Здесь и случай с мамой, которой она помогла бежать, и проклятие отца… Наверное, это было началом. Затем была омерзительная история с умершим литератором.
—
— Она вам рассказывала? Ну да, тот пустышка. Изольда своими глазами увидела, что бывает, когда относишься к пустышке как к чему-то одушевлённому. Она ведь искренне верила, что сумеет помочь этому бумагомарателю. Полагаю, после той истории она и со мной так носится. Хватило впечатлений. Не хочет подобной участи для родного брата и пытается предотвратить.
— Ну, это как-то мелко…
— Был ещё один случай. Я так толком и не понял, когда Изольда успела поработать в учителях. Она говорила расплывчато, и я, в основном, восстанавливал это из оговорок. Может, она и вовсе не работала, а просто уговорила какого-то беспризорника пойти в школу, соблазнив возможностями, которые даёт образование.
— И что?
— Я так понял, что у мальчишки были серьёзные подельники. Которые восприняли идею в штыки. А когда заразившийся идеализмом моей сестры парень упёрся, ему воткнули нож в сердце.
— Хренасе… Ребёнку?
— В иные времена, Тимур, иные люди не делают различий между детьми и взрослыми, мужчинами и женщинами. Как говорили в одном фильме: «Ничего личного, просто бизнес». Мне, кстати, всегда было интересно: как именно это должно утешить жертву? Мол, слава богу, меня убивают, потому что я помешал моим друзьям зарабатывать деньги, а не потому, что переспал с женой своего босса? Признаться, сколь ни пытаюсь, не могу осознать преимущества. Я готов согласиться, что гибнуть с криком «За Родину, за Сталина!» — действительно несколько смещает акценты в восприятии ситуации. Но «просто бизнес»?.. Не понимаю.
— Вряд ли это говорится для жертвы, — задумчиво сказал я. — Скорее уж для себя.
— Полагаете? — заинтересовался Леопольд.
— Угу. Убивать с удовольствием — дураков мало. Убивают со злости или по необходимости. И надо как-то себя успокаивать. Мол, я это не из личной ненависти, а так требовали обстоятельства.
— Действительно. Тогда и впрямь всё складывается логично.
— И сколько лет вы об этом думали, не находя решения?
— Да я не то чтобы думал. Так, крутилась мысль в голове. Теперь будет крутиться какая-нибудь другая.
Тут меня уже зло взяло. Я встал, возвысился над Леопольдом.
— Послушайте, ну вам хотя бы стыдно должно быть. Изольда расшибается в лепёшку, чтобы обеспечить вам приличную посмертную жизнь, а вы сидите тут и думаете обо всякой херне. Причём, ладно бы ещё хоть думали! А то так — в голове крутите от безделья.
Леопольда моя вспышка не смутила. Он улыбнулся.
— Послушайте, вся эта ерунда — выбор Изольды. Мы говорили об этом тысячу раз. Мне лично не нужно ничего. Вы, в своём молодом идеализме, должно быть, полагаете, что все пустышки, узнав, что после смерти им не полагается ничего, впадают в панику? Мечутся, истерят, рыдают? Так позвольте вас удивить: это вовсе не так. По крайней мере, далеко не всегда так. Ничто устраивает многих, в частности — меня. Я проваливаюсь в ничто каждую ночь, когда засыпаю. Если однажды не проснусь — что с того? Я не буду чувствовать ничего. Нет субъекта восприятия — нет проблемы. Я не раз находился при смерти, стоял на краю гибели. И мне не страшно, поверьте. А вот Изольде — да.
Леопольд достал третью сигарету. Я понял, что у меня уже всё. От одного запаха хотелось удавиться. Ему-то хорошо, у него здоровье дореволюционное, а я
— Изольда ждёт, когда я проснусь, — продолжал Леопольд, выпуская клубы дыма. — А я жду, пока проснётся она.
— В каком смысле «проснётся»? Изольда не пустышка!
— Этого я и не говорю. Но ей следует чуточку повзрослеть и понять, что она возится со мной не из-за меня, а из-за себя. Это её пугает небытие. Это она не может его осмыслить и боится. И потому хочет защитить от него меня. Знаете, Тимур, если вы сумеете донести до моей сестры, что ей необходимо начать жить для себя, вам будут благодарны два человека: и я, и она. Она, разумеется, не сразу. Когда меня не станет, она вас проклянёт. Но потом, лет через пять-сорок, признает, что вы поступили правильно.
— Да неужели же вам не интересно жить?
— Не настолько, чтобы ради этого с мучительными усилиями пересоздавать себя заново.
— Вы же, вон, книжки читаете…
— Это? — Леопольд перевернул лежащую на столе книгу; я прочитал название: «Мелкий бес» Фёдора Сологуба. — Развлечение, не более. Нужно же чем-то отвлекать мозги от необходимости постоянно осмысливать серую реальность. — Леопольд зевнул. — В книгах, по крайней мере, есть какая-то динамика. Да и весёлого гораздо больше. Вы так на меня смотрите, Тимур… Изольда иной раз смотрит так же. Этот взгляд означает, что сейчас она сорвётся и убежит в свой отель. На неделю, на месяц… Но потом она всё равно возвращается, и всё начинается с начала. Прошу вас: сделайте так, чтобы не вернулась. Чтобы ей не хотелось возвращаться. Вы, ваши коллеги — настоящие люди, у вас горят глаза. Вы верите, мечтаете, стремитесь. Зачем вам спотыкаться о такой мешок с тухлятиной, как я? Обойдите меня, прошу. Оставьте. И двигайтесь вперёд.
Я не нашёлся с ответом. Просто вышел молча из кухни, а потом и из квартиры.
Изольда была недалеко. Сидела на детской карусельке тут же, во дворе. Я подошёл, сел на соседнее сиденье, оттолкнулся ногой. Карусель завертелась. Хорошо смазанная, даже без скрипа. Серьёзный прогресс со времён моего босоногого детства…
— Теперь ты всё про меня знаешь, — безэмоциональным тоном сказала Изольда. — Давай.
— Чего давать?
— Скажи, что я дура. Занимаюсь ерундой. Что меня жизнь ничему не учит. Что в сто с хвостиком лет нужно вести себя совершенно по-другому. Что лично ты бы на моём месте обязательно вёл себя по-другому. Может быть, даже скажешь что-то такое, чего я уже не слышала тысячу раз от других видящих.
С каждой фразой тон менялся. Под конец голос уже звенел от сдерживаемых слёз. Я молчал.
— Что молчишь? Не молчи, скажи что-нибудь!
Вытянув ногу, я затормозил вращение карусели. Посмотрел в глаза Изольде.
— Окей. Ты — дура. На твоём месте я вёл бы себя совершенно иначе. Но только я этим вообще не горжусь. Мне страшно.
— Страшно? — удивилась Изольда.
— Угу. От того, что я в упор не вижу проблемы там, где ты видишь трагедию. От того, что в двадцать семь мне уже плевать на гораздо большее количество вещей, чем тебе. И что со мной будет через сто лет?..
Изольда молча смотрела на меня. Я встал, протянул ей руку.
— Я был бы счастлив, если бы эти сто лет ты была рядом со мной. Тогда я не забывал бы о по-настоящему важных вещах. Но было бы также неплохо, если бы и ты научилась хоть в чём-то на меня опираться. Я не мальчишка, которого зарезали за то, что он пошёл в школу. Я, чёрт побери, взрослый мужик, который принял сознательное решение изменить свою судьбу. И если бы тогда, с Маэстро, я не выжил — таков мой путь. Такова моя судьба. И никто, кроме меня, не был бы виноват.