Чертов мост

Воложанин Юрий

–  Лежи.

Она встала и, чертыхаясь, пошла к двери.

–  Кто там?
– послышался ее дрожащий голос.

–  Открой, это я, Митрофан.

Мотька некоторое время молчала, затем тихо, жалобно сказала:

–  Не обманывай, Митька на Ундурге.

–  Открывай, говорю, - послышался требовательный голос, - а то разнесем дверь!

Я лежал ни жив ни мертв. Что же делать? Ах, как позорно и по-дурному влип! Мотька подкралась ко мне и тихо шепнула:

–  Сбрось один матрац, подушку, одеяло и ложись на пол.

Я так и сделал.

В комнату

ввались двое. Слышно было, как они молча сели на табуретки. В комнате стоял полумрак, но вдруг стало светлее, видно, подвернули фитиль лампы.

–  Ты с ним это тут пировала?
– спросил Лапушенко.

–  А я тебе что?
– ехидно откликнулся визгливый голос. Я уже слышал его однажды ночью в избушке стариков Зайцевых и узнал бы из тысячи других.

Значит, это и был тот последний бандит, которому удалось от нас вырваться. Теперь он наверняка меня узнает и тогда… Что делать?

–  Кто это?
– с дрожью в голосе спросил Лапушенко.

–  Так, один геолог, - ответила Мотька.

–  А-а, - понимающе протянул визгливый, - понятно.

С минуту стояло молчание, потом Лапушенко сказал:

–  Сначала выпьем.

Забулькала в стаканах самогонка. Потом снова наступила пауза.

Вдруг наступившую тишину прорезал властный голос Мотьки:

–  Не трогайте его! Не вздумайте!

Я понял, что мне угрожает опасность, отбросил одеяло, вскочил. В это время зазвенело стекло: кто-то сшиб лампу со стола, и стало темно. Я бросился к двери, но налетел на Мотьку, больно ударив ее головой в живот, отчего она неистово закричала. Меня пытались схватить, потом ударили чем-то твердым по спине. Я тоже бил кулаками в темноту, но цели не достигал. На меня навалились, сбили с ног, ударили по голове, и я потерял сознание. Очнулся, когда меня волокли по земле. Ноги, бедра и спину саднило. Вначале я не мог понять, кто и куда мекя тащит, но потом вспомнил драку в избе Мотьки и Митрофана с визгливым. Это они тащили меня сейчас. Но куда? Зачем? Не успел я осмыслить происходящее, как бандиты остановились, выпустили мои руки.

–  Хорош, - проговорил визгливый, - тут и кончим.

–  Надо бы еще оттащить, а то близко, - сказал Лапушенко.

–  Тебе чего бояться?

–  Мне-то нечего. Мотьку заподозрят, а она выдаст нас.

Где-то совсем далеко, на окраине села, послышался скрип тележных колес и пофыркивание лошади. Впрочем, мне это могло и показаться, так как в голове стоял звон. Руки и ноги онемели, отказывались повиноваться. Я понимал, что меня собираются убить, но предпринять что-нибудь не мог, все тело болело, я не мог шевельнуться. Однако слух не подвел меня.

–  Стой, Сеня, кто-то сюда прет, - испуганно шепнул Митька.- Надо смываться.

–  Лягавого надо прикончить, - настойчиво сказал Сеня.

–  Уходи вперед, я прикончу и догоню.

–  Нож есть?

–  Нету.

–  У, черт! Возьми вот пугало.

–  Придется шумнуть, беги.

Сеня удалился. Я услышал выстрел и торопливые шаги Лапушенко. Я был в сознании и хорошо слышал выстрел, но боли не почувствовал. Неужели промазал Лапушенко?

Я попробовал двинуться и снова погрузился в черную бездну.

ДНЕМ приехала на двуколке Тася, на той самой двуколке, на которой ездил Витюля. Нас она нашла у Ефима Чернова и в предчувствии чего-то неладного быстро вошла, вернее вбежала, в избу и бросилась к моей постели.

–  Что с ним?
– спросила она у деда, сидевшего у постели.

–  Побили его чуток, а ты не убивайся - пройдет.

Девушка положила ладонь мне на лоб, стала осматривать голову, перебирая слипшиеся от крови волосы.

–  Как же это случилось? Кто его?

–  Не ведаю, дочка, - виновато ответил дед.
– Пошел он говорить с народом по этому случаю, а меня черт дернул утащиться на могилку Мироныча. Ждал его до ночи, а потом поехал искать. Среди ночи услышал выстрел там вон, вверху, возле болотины, поехали туда и наткнулся на него.

Хоть я и пришел в сознание с момента появления Таси, но заговорить с ней мне было стыдно. Что я ей скажу? Ну, конечно же, надо говорить правду, но что будет, когда я все расскажу? Поймет ли она меня? Ах, в какое нелепое положение я попал! Ну как я мог довериться Матрене! И только теперь я со всей ясностью осознал, что жизнь моя могла бесславно закончиться в болоте. Однако почему они не кончили меня в доме Мотьки, а поволокли в болото? Видимо, она не дала, боясь подставить себя под удар. Теперь, уверенные, что со мной покончили, сидят, наверное, в зимовье и пьют самогонку за упокой моей души…

При воспоминании о самогонке тошнота комом подкатилась к горлу, и, чтобы удержаться от рвоты, я попросил пить. Дед вышел в сенцы, принес ковш ледяной воды. Я выпил и взглянул на Тасю. Она низко наклонилась ко мне. Ее локон коснулся моей щеки, и Тася тихо спросила:

–  Тебе плохо, Федя?

Я не ответил, только пожал плечами, мол, ничего. А поборов волнение, спросил:

–  Ты помнишь тех двоих, что приходили тогда ночью к Зайцевым?

Девушка удивленно посмотрела на меня, поправила локон.

–  Помню.

–  Это хорошо, что ты их помнишь.

–  Они?

–  Один из них, тот, визглявый.

–  Ясно. Это правая рука главаря. Где тебя избили?

Я знал, что Тася задаст этот вопрос, и был готов на него ответить, но, когда она спросила, растерялся. Девушка ждала моего ответа, не подозревая, что вопрос этот мне неприятен.

–  Там, у Мотьки Звягиной, - с дрожью в голосе наконец ответил я.

В глазах девушки я прочитал недоумение, она задумалась, а потом сказала:

–  Я схожу туда, разберусь.

Удерживать ее я не стал. Если она решила, то обязательно настоит на своем. Дед Евлампий засобирался с ней. Когда девушка вышла, я попросил:

–  Деда, ты одежду мою принеси оттуда.

–  Ладно, - буркнул он и поспешно вышел, прихватив с собой берданку.

Вскоре дед вернулся, положил мою одежду на сундук, молча сел на корточки у печи и стал набивать трубку.

–  Ну что, деда?
– спросил я.

–  Ничего. Нету их - сгинули, а Мотька во хмелю валяется.