Чертов мост
Шрифт:
– Надо бы парнишку расспросить.
– Судачили с ним, но он ничего путного не сказывает, запугали мальца.
– А Тася где?
– Ушла в сельсовет к Терентьевне, секлетарше.
– Зачем?
– Неведомо.
Я подумал, что она пошла просить помощи в задержании Лапушенко и его дружка. Но я ошибся, она вернулась с фельдшером. Фельдшер, высокий, худощавый, пожилой человек, быстро осмотрел меня, прощупал ребра, голову и заключил:
– Ничего - синяки, ссадины и легкое сотрясение головного мозга, через пару дней встанет на ноги.
Он молча сложил свои
– А я, между прочим, встану не через два дня, а сейчас, - сказал я, приподнимаясь на локтях.
– Полежи, паря, полежи - раз доктор наказал, знать, так надо, - запротестовал дед.
Тася ничего не сказала, она укоризненно посмотрела на меня и молча вышла.
«Узнала все, а теперь презирает»), - с горечью подумал я и резко опустился на подушку.
– Чего ты?
– испуганно придвинулся ко мне дед.
– Ничего, просто так.
– Эх, был бы чичас Мироныч - он зараз бы поставил тебя на ноги, - с глубоким сожалением заговорил дед.
– Молодуху вон, почитай, с того света возвернул. Хороший был лекарь, вся округа к нему тянулась, никому не отказывал. А теперь вот нету его…
Он зло сплюнул и потянулся за кисетом.
– Кому же понадобилось лишить жизни такого человека, а? Кому он перешел дорогу? Увидеть бы енту гадюку - своими руками придушил бы, японский бог1
– Не волнуйся, деда, скоро увидим, - успокоил я его.
– Дай бог, дай бог, - с надеждой посмотрел он на меня слезящимися глазами.
Хозяев дома не было. Все уехали на покос, и дед сам распорядился в доме. Он сходил в кладовку, принес прошлогодней засахаренной брусники и надавил соку. Я с удовольствием выпил его и через некоторое время почувствовал, что жар спал. Потом дед напоил меня холодным молоком с душистым домашним хлебом. Я попросил открыть окно. В комнату ворвался слабый ветерок, принесший с собой запах луговых трав, терпкий запах полыни и прелого навоза. Стали слышны звуки деревенской жизни: стук молота в кузнице, звонкое повизгивание пилы от строящегося напротив дома, мычание коров у речки и куриный гвалт. Мне неудержимо захотелось встать, выйти на улицу. Эх, с каким удовольствием я покосил бы траву на так-шинской низине, повалялся бы на свежем сене!
Углубившись в воспоминания о детстве, убаюканный ворвавшимися в комнату звуками и дыханием полей, я заснул.
Не слышал я, как вошла Тася, как она разговаривала с дедом о том, чтобы перед утром пойти в устье Елкинды, окружить зимовье Лапушенко и захватить их обоих с дружком-бандитом. Не чувствовал, что она долго и внимательно смотрела на меня, о чем-то сосредоточенно думая.
РАНО утром я вдруг проснулся. Не знаю отчего, но проснулся. Может быть, я почувствовал, что на меня кто-то смотрит, а может, оттого, что услышал глубокое сиплое дыхание курящего человека, или от едкого дыма самосада. Я открыл глаза и в предутренней мгле увидел человека, сидящего в углу на скамейке.
– Ты что не спишь, деда?
– спросил я.
Человек пошевелился, кашлянул, но не ответил. Я внимательно вгляделся в него. Это был не старик, кто-то другой, коренастый и гораздо моложе. Кто же это? Чернов? Непохоже - у того
Человек снова откашлялся и сказал:
– Я Лапушенко Митрофан.
Сначала я не поверил своим ушам и невольно переспросил:
– Кто, кто?
– Митрофан Лапушенко, - повторил он.
Я резко вскочил и сел на кровати.
– Зачем ты здесь?!
– Пришел к вам. Дело есть, - невозмутимо ответил он.
– Какое у нас может быть дело с тобой!
– возмутился я.
– Самое обыкновенное. Вы тут собрались выловить бандита, так я пришел помочь по этому делу.
– Как помочь? Ты же с ним заодно!
– Ошибаешься ты, паря, не заодно я с ним.
Я задумался. Что привело его сюда? Что ему надо? Ведь он стрелял в меня и наверняка считал, что убил. Что-то тут неладно, надо как следует собраться с мыслями. «А где Тася, Евлампий и, наконец, Чернов?» Мурашки побежали по спине: «Неужели?..»
– Так ты же меня избил, стрелял, а теперь услуги предлагаешь! Как это надо понимать?
– громко сказал я в надежде, что меня кто-нибудь услышит.
Лапушенко как-то странно хмыкнул и почесал затылок.
– Из ревности я тебя побил, думал, ты с Мотькой того… а она моя баба.
– Зачем стрелял?
– Если бы не я стрелял, то Сенька бы прикончил тебя, - спокойно сказал он и добавил: - Вверх я выстрелил…
Хотя я был убежден, что Лапушенко стрелял в меня, но по какой-то случайности промахнулся, его поведение сейчас заставило меня глубоко задуматься, а в душе зародилась искорка доверия к нему. С каждой минутой я убеждался, что не может этот мужик так тонко притворяться.
– Ты же с бандитами якшался!
Лапушенко пожал плечами, хмыкнул.
– Что я с ними якшался? Самогонку заставляли добывать. А не захочешь, тряхнут - и поминай как звали. Делами ихними я не интересовался, не нужны они мне.
– Значит, помочь хочешь?
– Не пришел бы.
– А как?
– Мы тут обговорили уже с твоей девкой и Черновым, порешили схитрить малость, а то бандюга этот дюже осторожный - еле меня одного отпустил.
– Где Чернов и девушка?
– Ушли к Терентьевне лошадей просить.
Я понял, что они решили поймать бандита без меня. Однако я не собирался отлеживаться, когда друзья идут на опасное дело. Я встал и, пошатываясь, добрел до окна. Голова кружилась, в теле чувствовалась слабость. Но я все-таки решил пойти с ними.
– Что же вы порешили?
– после паузы спросил я.
Лапушенко встал, выбросил окурок в окно, прислонился к косяку и ответил:
– Я пойду к Матрене, поговорю с ней и заставлю ее пойти в зимовье. Сенька там. Пусть она передаст ему мое предупреждение, что скоро в зимовье нагрянет милиция. В тайгу он не пойдет. Без коня и харчей там делать нечего. А пойдет на Ушумун или Такшу, чтобы там добыть себе коня - я же коня-то ему не оставил. Чертов мост никак не минуешь - тут его и надо подстеречь.