Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Того сказать не могу. Да вы не печальтесь. Государева служба везде в честь. Я уж десятый год здесь служу, а поначалу тоже негодовал. А твоего батюшку, Фёдор, боярина Степана, я уважаю и ценю. И твой батюшка, Алексей, воевода Плещеев-Басман, мне ведом как ревнитель Руси. Так что будете служить при мне.
Фёдор посмотрел на Алексея, тот молча пожал плечами. Сказать им было нечего. Они лишь отметили, что боярин и епископ тоже переглянулись с пониманием друг друга. И Никодим позвал гостей в трапезную.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ПОХОД В СЕВЕРНЫЕ ЗЕМЛИ
Два дня
— Благости вам великой, гости дальние. С поклоном к вам писец от боярина Игнатия. Зовут меня Ефим, а послан к вам, дабы старину Каргополя открыть.
— Мы послушаем тебя, отец Ефим, со вниманием, — ответил Фёдор.
— И во благо. Вот видите, на сей башне изображены два воина. Это святые братья-великомученики Глеб и Борис. В оное время они нам город спасли от бедствия.
— Да как же двое-то? — удивился Алексей.
— Святым отцам всё посильно. Лет тридцать назад, как возник на сей башне пожар от грозы да как пошла она полыхать, так явились чудотворцы Борис и Глеб, летали вокруг башни, крылами рьяно махали, огонь и утихомирился. И стоит с той поры крепость на Валушках незыблема.
— Храм бы во имя святых поставить, — отозвался Фёдор.
— И поставили. Есть у нас Борисо-Глебская церковь. А теперь идите за мной, я вам другую люботу покажу. — И Ефим повёл Алексея и Фёдора к городской площади.
Но любоваться на ней было особенно нечем. Два деревянных храма, присутственный дом, за ним — тюрьма, палаты воеводы и епископа, ещё богатых торговых людей — вот и всё достопримечательности города. И всё-таки писец Ефим не обманул их, показал Фёдору и Алексею красоту на утеху. Резьба по дереву на домах Каргополя могла удивить кого угодно. Добротные высокие дома, покоящиеся на подклетях, поражали взор постороннего выдумкой и мастерством резчиков. Сколько птиц и животных, ведомых и неведомых, они увидели на каргопольских домах! Резьба по дереву на них была всюду — от конька до завалинки. Богатые наличники на окнах, ставни, карнизы, балясины на лестницах и крыльцах, резные столбы, поддерживающие навесы и крыльца, коньки то с лошадьми, то с птицами. И на каждом доме особый рисунок резьбы, своя, хозяйская, выдумка. Двух одинаковых наличников не найдёшь во всём городе.
— Экие умельцы! восклицал Фёдор и благодарил писца Ефима, что открыл им чудо Каргополя.
— Поди и девицы за этими наличниками такие же павы, — веселился Алексей.
— Давай-ка, Алёша, пойдём к здешним мастерам в ученье, — предложил Фёдор. — Мастерство за спиною не носить.
Алексей и Фёдор присматривались к горожанам-каргопольцам. Они были приветливы, доброжелательны и в большинстве своём круглолицы и черноглазы. При взгляде на девиц Алексей вздыхал. Ему казалось, что это смотрит на него любая Ксюшенька.
Фёдор заметил искромётные взгляды друга на каргопольских девиц, его вздохи и попрекнул Алексея:
— Что они так волнуют тебя? Или забыл свою незабвенную? Ведь сказывал, что краше её нет.
— И теперь так скажу. Да глаза у здешних девиц, как у моей Ксюши. Ну ни дать ни взять такие же пронзительные. Вот и вздыхаю, — пооткровенничал
Два безмятежных дня пролетели незаметно. А утром третьего дня воевода Игнатий Давыдов призвал опальных москвитян к себе на беседу. Он принял их на втором этаже, в просторном покое за письменным столом, на котором лежали книги и был развернут большой лист пергамента, проложенный по краям серебряными полосками. Усадив Алексея и Фёдора на лавку, обитую сукном, сам опустившись в кресло, привезённое ему мореходами из Дании, боярин Игнатий повёл речь:
— Вот что, други московские, праздно вам не должно пребывать в Каргополе — себе в ущерб. Да и у меня есть интерес до вас. Народ вы бойкий, письменный, потому и годитесь на важное дело. Каждый год я отправляю служилых людей в дальние государевы охотничьи угодья и ловы. Пришла и ноне тому пора. Вот я и думаю послать вас со своими людьми в те угодья собирать у охотников их лесной промысел — рухлядь пушную: белок, горностаев, куниц, соболей, ну и иных.
Игнатий встал, позвал Алексея и Фёдора к столу. Они подошли, встали обочь.
— Видите, это карта Каргопольской земли. И как она велика, простирается до самого Белого моря — всё это государева вотчина. Сколько тут богатых зверем лесов! И по всей реке Онеге есть селения, а в них тиуны и старосты принимают добычу от охотников. Вам же должно налегке дойти до крайнего селения Онега — вот, у самого моря оно, — и оттуда возвращаться, забирая у тиунов пушнину.
— Но мы не понимаем в ней ничего, — заметил Алексей.
— Верно. И вы, конечно, не будете этого делать, не сведущи в том, как ей счёт вести, как лепоту оценивать. Тем мои служилые будут заниматься. А ваша забота с ратниками одна: оберегать сию пушнину от разбойных ватажек. Они же погуливают кое-где. Поговаривают, что близ Сыти гуляет ватажка, ещё у Повети, у Верхнего Березняка, тут уж совсем близко от дома, встречают гулящих людей или кагалы [21] чуди заволоцкой. Вот против них и придётся вам с ратниками постоять. Пушнину повезут от самой Онеги и от прочих селений местные оружные охотники. Это их справа. А вам и двум десяткам ратников оборонять обоз. И боже упаси допустить разорение. И мне и вам тогда головы не сносить. Дошло ли до вас сказанное мною?
21
Кагал — шумная толпа, сборище.
— Дошло, боярин-батюшка, — ответил Басманов. — И посильно исполнить сразу. Как ты думаешь, Федяша?
— Да вкупе с тобой. С бывалыми людьми почему не идти. Порухи делу не будет.
— И я так мыслю, — согласился боярин Игнатий. — И помните: в хозяйской справе воля моя за дьяком Пантелеем. А в ратной... — Давыдов посмотрел на Фёдора, на Алексея, утвердил: — Ты, Басманов, будешь верховодить. — И Фёдора спросил: — Нет ли твоей чести урона, боярин Колычев?
— Отнюдь, батюшка, — ответил Фёдор. — Я пристяжным буду!
— Вы, смотрю, весёлый народ. — И Игнатий засмеялся.
На приготовления в дорогу был отпущен всего один день. Но и его с достатком хватило. Ранним морозным утром на дворе наместника все были в сборе. Два десятка конных всадников встали под начало Басманова. Дьяк Пантелей с писцом Арсением были сами по себе в просторном возке. А Фёдору вменили в обузу досматривать за возницами и четырьмя парами крепких лохматых северных лошадей, коим ни мороз, ни пурга не страшны.
— В сани рыбу в Онеге возьмёте. Там мои ловы есть, — пояснил Давыдов Фёдору.