Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Сторожко смотрите вперёд. Где-то опасица тут.
— Понял, Пантелеюшка, понял, — ответил Алексей.
Он ощутил в груди непривычное беспокойство, острее вглядывался в лесную чащу, словно хотел пронзить хвою взором. Но ничто не предвещало беды. Она, однако, пришла, когда до зимника оставалось не более пяти вёрст. Впереди что-то затрещало, заскрипело, и на дорогу с выстрелом, подняв тучу снега, упала сосна и перекрыла путь. А в то же время в лесу раздался свист, улюлюканье, и на обоз налетела ватага чуди заволоцкой, все в вывернутых мехом наружу шубах, в лохматых собачьих шапках. Полетели стрелы. И вот уже тати выскочили на дорогу. Они были конные, все на юрких маленьких и косматых лошадках. Ратники едва успели выхватить мечи, сабли, и началась сеча.
Наверное, разбойники одолели бы ратников,
Фёдор и его ратники, ещё с десяток возниц, управились с нападавшими тоже успешно. Они остановили татей, когда те ещё не выскочили на дорогу. В считанные минуты шесть или семь разбойников валялись на снегу, остальные бросились бежать. Фёдор крикнул своим воинам:
— Не преследуйте их, пусть бегут! Обороняйте обоз! А я в голову... — Промчавшись вдоль возов, Фёдор увидел на снегу ещё трёх поверженных татей. — Держитесь, браты! — крикнул возницам Фёдор и поскакал дальше.
Он застал ещё одну схватку. Несколько разбойников ещё бились с воинами. Фёдор подоспел ко времени. Он с ходу сразил одного татя, сбил с коня другого. Ещё троих свалили ратники, а оставшиеся поспешили скрыться в лесу. Среди воинов Фёдор не заметил Алексея.
— Где десятский? — вскричал он.
— В лес за вожаком помчался! — ответил молодой воин.
— Вот нелёгкая его понесла!
К Фёдору подбежал Пантелей.
— Путь очистить надо! — крикнул он.
— Надо! А ну вперёд, други, вперёд, стащите дерево скопом! — распорядился Фёдор.
Тут подбежали возницы, коих позвал Пантелей, и все поспешили стаскивать с дороги дерево. А Фёдор поскакал в лес. Он пробирался по следу сажен двести и ругался, костерил Алексея: «Неладная тебя понесла!» И вдруг увидел, что навстречу ему бежит конь без всадника. Заметив Фёдора, конь шарахнулся в сторону. Фёдор узнал в нём буланого с белой звёздочкой на лбу — коня Алексея.
— Господи, да что с Алёшкой-то! — выдохнул Фёдор и послал своего коня вперёд.
Сажен через сто Фёдор увидел в густых сумерках под сосной, что кто-то копошится. Он спрыгнул с коня и с обнажённым мечом побежал к тому, что привлекло его внимание. Двое из чуди заволоцкой стаскивали кафтан с Алексея.
— Ах вы, гады ползучие! — крикнул Фёдор и ринулся на разбойников.
Один из них побежал, другой вскинул короткий меч, но ему не удалось ударить: Фёдор отбил меч и поразил татя своим оружием. Оглядевшись, он склонился к Алексею и увидел его окровавленное лицо. Кафтан был расстегнут, и Фёдор приложил ухо к груди друга. Тот был жив. Фёдор осмотрел лицо. На лбу, над левым глазом кровоточила рана, похоже, от удара чем-то острым. Он пощупал лоб, голову — рана была неглубокой, череп — цел. Фёдор встал, ещё раз огляделся, пытаясь понять, что же произошло, и заметил низко отходящий от сосны сук. Под ним валялась шапка Алексея, в снегу блеснул меч. Фёдор поднял всё это, прошёл несколько дальше и увидел, что конский след оборвался и конь Алексея повернул обратно. И Фёдор понял, что Басманов на скаку ударился лбом о сук и был выброшен из седла.
— Ах, Алёшка, как тебе не повезло! — посетовал Фёдор. Он повернулся и увидел, что и его коня нет. — Господи, ещё не легче! —
Он подумал, что, как только кони Алексея и его прибегут к обозу, там сочтут, что они сгинули в лесу. И Пантелей не отважится задержать обоз, отправить людей на поиски. Сгоряча Фёдор хотел бежать к обозу, но, глянув на Алексея, одумался. Пнув со злости убитого татя, он вновь склонился к Алексею и понял, что тот в беспамятстве. Он взял пригоршню снега, согрел его в руках и, когда ком обмяк, приложил его к ране, зная, что кровотечение остановится. Он распахнул свой кафтан, вытащил из-под свитки рубаху, оторвал подол и перевязал голову Алексею. Застегнув на нём кафтан, подобрался под друга, поднял и понёс к дороге. След уже был плохо виден. Да и Алексей мешал смотреть под ноги. Фёдор подумал, что может сбиться со следа. Увидев валежину в обхват, он подошёл к комлю, положил на него Алексея, пригнулся и, изловчившись, взвалил его на спину, вышел на след и побрёл вперёд.
Фёдору показалось, что он идёт лесом целую вечность. В одном месте ему помстилось, что он сбился со следа, потерял его в густой чаще, вернулся назад, поплёлся туда, где деревья были реже, нашёл множество следов, и все они вели к дороге. Наконец-то он выбрался на неё. Она была пустынна: обоз ушёл, лишь на обочинах валялись убитые тела. Фёдора вновь взяла оторопь. Сумеет ли он донести Алексея до зимника, куда наверняка отправился обоз? Но другого выхода он не видел, и, стиснув зубы, Фёдор пошёл. Он был сильный, но и ноша была нелегка: не меньше шести пудов весил Алексей. Сгибаясь под тяжестью раненого друга, Фёдор шаг за шагом одолевал сажени, вёрсты. Пройдя версты три, он выбился из сил. Хотелось упасть на снег и не подниматься. Но к ночи крепчал мороз, и он знал, чем эта слабость может обернуться. И Фёдор продолжал идти вперёд из последних сил, ругая дьяка Пантелея, который не счёл нужным ни подождать его, ни послать людей на поиски. Он понимал, что у Пантелея есть оправдание — доставить в сохранности государево добро. Но это не усмиряло ярости Фёдора. Может быть, сия ярость и помогала ему одолевать вёрсты. Но вскоре и она погасла. Фёдор почувствовал головокружение, сознание стало проваливаться, он шёл, шатаясь, уже не чувствуя замерзших рук, удерживающих Алексея. И когда Фёдор бессильно опустился на колени, готов был завалиться на бок, он услышал конский топот и скрип санных полозьев. Со стороны зимника к нему кто-то приближался. Сознание Фёдора пробудилось, он попытался встать, но не смог.
В это время к нему подъехали восемь всадников — это были ратники его десятки, а в возке рядом с возницей сидел дьяк Пантелей. Увидев, в чём дело, всадники спешились. Тут же трое из них сняли Алексея со спины Фёдора и понесли в возок. К Фёдору подошёл Пантелей.
— Ты жив, родимый?
— Бог миловал, — ответил Фёдор, подняв голову.
Ему помогли стать на ноги и повели к возку, посадили в него. Пантелей достал из сумы баклагу с хлебной водкой, открыл её и поднёс Фёдору.
— Испей-ка, и силы прирастут.
Алексея накрыли попоной, возница развернул сани, и все отправились в обратный путь. В зимнике Алексея положили на нары, ближе к очагу, и самый сведущий в лекарском деле Пантелей принялся осматривать его, слушал грудь. Он влил в рот Алексею хмельного и, когда тот проглотил его, сказал:
— К утру оклемается.
В зимнике ещё не скоро все успокоились. Несколько ратников и возниц получили раны, их перевязывали, смочив повязки водкой.
К утру, однако, Алексей не очнулся. Его привезли в Каргополь всё в том же возке. И только на четвёртый день он открыл глаза и, увидев Колычева, спросил:
— Федяша, где я? Ведь был в лесу.
— Здравствуй, раб Божий, с возвращением тебя в лоно жизни, — улыбаясь, сказал Фёдор.
Позже память Басманова прояснилась. Ион поведал Фёдору, как гнался за вожаком татей заволоцких и как его что-то ударило в лоб.
— Помню свет молнии, и больше ничего.
— Предай забвению случившееся, — произнёс Фёдор. — В сечах всякое бывает.
К ним в покой заходил воевода Игнатий Давыдов. Он поблагодарил за службу государю, сказал, что в грамоте всё отпишет князю Ивану Овчине-Телепнёву, и пожелал Алексею поскорее подняться на ноги, потому как их ждут разные перемены. Какие это перемены, наместник не пояснил.