Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
Бортэ вышла на свет. Отблески пламени играли на ее лице, в глазах плясали языки огня, и казалось, в ней самой горит костер.
Тэмучжин посмотрел на жену и снова снял с пояса нож, скользкий от черной крови. Резким движением он вспорол татарину грудь, двинул клинок вверх и вниз, чтобы рассечь мускулы. Татарин разинул рот, но не издал ни звука. Внутренности задрожали, поблескивая в свете пламени, и Тэмучжин сунул руку внутрь и стал выдирать сердце. Двумя пальцами он оторвал кусок кровоточащей плоти, насадил на нож и сунул в огонь. Его собственная кожа пошла волдырями, когда мясо зашипело и стало брызгаться. Тэмучжин заворчал
Сердце было почти сырым. Но она съела его, ощущая, как течет по губам горячая кровь. Она не знала, чего теперь ожидать. Это была древнейшая магия — поедание душ. Мясо скользнуло в желудок, а вместе с ним пришли огромное облегчение и сила. Она улыбнулась, а Тэмучжин чуть не обмяк, словно что-то из него вышло. Он только что творил темные заклинания и призывал к воздаянию. А теперь превратился в обычного усталого человека, подкошенного горем и страданием.
Бортэ поднесла руку к лицу мужа и коснулась его щеки, оставив на ней кровавый след.
— Довольно, — сказала она сквозь треск пламени. — Теперь ты можешь уснуть.
Он устало кивнул и отошел от костра к братьям. Арслан с мрачным лицом стоял поодаль. Он не участвовал в кровавом ритуале и не поедал мясо живых людей. Он не ощущал приходящего с этим прилива сил и последующего их упадка. Он не смотрел на изуродованные тела татар, укладываясь на земле и пряча руки в рукава халата. Он знал, что сны его будут ужасны.
ГЛАВА 27
Тогрула, хана кераитов, разбудила первая жена, немилосердно тряхнув его за плечо.
— Вставай, лентяй! — крикнула она, и резкий голос, как обычно, разогнал его сны.
Тогрул застонал и открыл глаза. Эта женщина принесла ему шесть дочерей и ни одного сына. Он раздраженно смотрел на нее, протирая глаза.
— Что ты беспокоишь меня, женщина? Мне снились те времена, когда ты была молода и красива.
В ответ она крепко пнула его в ребра.
— Пришел тот человек, которого ты звал. Со своими голодранцами явился. Вид у них — как у грязных бродяг. Ты будешь целый день валяться в непробудной дреме, пока они обшаривают твои юрты?
Тогрул нахмурился, опустил ноги на холодный пол и осмотрелся по сторонам.
— Не вижу, чем мне подкрепиться, — недовольно проговорил он. — Я к ним что, на голодный желудок пойду?
— Да твое брюхо никогда пустым не бывает, — буркнула она. — Негоже заставлять их ждать, пока ты запихиваешь себе в глотку очередного барана.
— Женщина, напомни, почему я держу тебя? — спросил Тогрул и поднялся с постели. — Что-то я позабыл.
Она фыркнула, а он стал одеваться, двигаясь удивительно быстро для такого крупного человека. Плеснул воды себе на лицо. Жена сунула ему в руку горячую баранину, завернутую в пропитанную жиром лепешку. Он улыбнулся, увидев еду, откусил добрую половину и стал жевать. Рыгнул, уселся, доел мясо, а жена в это время надевала ему башмаки. Он очень любил свою жену.
— Вид у тебя — как у пастуха, — сказала она, когда он направился к двери. — Если спросят, где настоящий хан кераитов, скажи, что ты его слопал.
— Женщина, ты свет моего сердца, —
Настроение его переменилось, когда он увидел воинов, пришедших в улус кераитов. Они спешились, и его тупые сородичи окружили их. Вид у гостей, оказавшихся в такой толпе, был весьма настороженный. Тогрул выдохнул сквозь сжатые пухлые губы, пожалев, что не взял с собой еще еды. В желудке у него заурчало, и он с надеждой подумал, что гости не откажутся от пира в их честь. Тогда жена вряд ли станет его пилить.
Толпа кераитских детишек раздалась, и Тогрул увидел свою стражу. Поискал взглядом Вэня Чао, но китайский посол еще не пробудился ото сна. Подошел к прибывшим, и сердце его упало при виде их малочисленности. И где же та орда, которую обещал Вэнь?
Многие из чужаков озирались по сторонам в восхищении и тревоге. В центре, рядом с лошадьми, стояли пятеро мужчин с жесткими напряженными лицами. Он улыбнулся и пошел к ним навстречу в сопровождении охранников.
— Вы гости в моем доме, — объявил он. — Кто из вас Тэмучжин из рода Волков? Я много слышал о нем.
Самый высокий выступил вперед, коротко кивнул, словно не привык кланяться.
— Уже не из Волков, господин. Я не связан с племенем моего отца. Вот эти люди — мой народ.
Тэмучжин никогда не видел такого толстого человека, как Тогрул. Он пытался не показать своего удивления, но не мог оторвать глаз от хана, который тем временем приветствовал его братьев и Джелме с Арсланом. Тогрулу, видимо, было немногим более тридцати лет, и рукопожатие его было крепким, но плоти было так много, что халат чуть ли по швам не трещал. Лицо у него было круглое, с толстыми складками жира, свисавшими на воротник. Но самым необычным в облике этого человека было его одеяние — такое же, как у Вэня. Волосы Тогрула были забраны назад, словно у китайца, и Тэмучжин не знал, как отнестись к этому человеку. Он не был похож ни на одного хана, каких видел Тэмучжин прежде. Лишь знакомые черты лица да красноватая кожа говорили о том, что Тогрул и Тэмучжин принадлежат одному народу.
Тэмучжин удивленно переглядывался с Хачиуном, а Тогрул тем временем закончил свои приветствия и сложил тяжелые руки на огромном брюхе.
— Зверь пробудился, друзья мои. Вы ведь проголодались с дороги, я угадал?
Он хлопнул в ладоши и приказал принести еды. Тэмучжин наблюдал за толпой, разбежавшейся по юртам, несомненно, с тем, чтобы наготовить еды для своего прожорливого хана. Похоже, они уже привыкли к этому.
— Но я вижу, у тебя наберется лишь три десятка воинов, — заметил Тогрул, пересчитывая про себя новоприбывших. — А Вэнь Чао говорил мне, что у тебя не меньше сотни.
— Я найду больше, — мгновенно ощетинившись, ответил Тэмучжин.
Тогрул изумленно поднял брови.
— Значит, правду говорят, что ты принимаешь к себе бродяг? Они не крадут?
— У меня — нет, — твердо сказал Тэмучжин. — И они хорошо сражаются. Мне говорили, что тебе нужен военный вождь. Если это не так, то я снова уведу их на север.
Тогрул аж глазами захлопал от такого резкого ответа. На мгновение ему захотелось отдать всех своих дочерей в обмен хоть на одного сына. Может, тогда не надо было бы обхаживать дикарей, которые вышли из холмов.