Что такое Израиль
Шрифт:
Различные религиозные школы и «ереси» подобны партиям в современной многопартийной системе. Однопартийная система имеет свои недостатки, как мы знаем по своему опыту, а в Византийской империи до ислама власть твердо стояла на стороне православия, «генеральной линии». Власти не переставали бороться с еретиками – светскими методами. В Палестине, Сирии и Египте кипела теологическая мысль. У Маркиона и Валентина, Афанасия и Василия, Нестора и Григория возникали новые идеи о Царстве Духа, но их проповедь зачастую кончалась усекновением языка, батогами и ссылкой. Толерантный ислам не вмешивался в теологические споры христиан,
Так наступили для Палестины золотые дни ислама, когда халифатом правила из Дамаска династия Омейядов, покровителей искусства. Поскольку в Мекке сидел их противник ибн эль-Зубейр, Омейяды заменили хадж – паломничество в Мекку – паломничеством в Иерусалим. Ведь и первая кибла, направление молитвы, была устремлена к Иерусалиму, а не к Мекке самим Мухаммадом.
Мекка и Иерусалим схожи и потому, что местные святыни этих городов стали со временем универсальными. В Мекке до Мухаммада хиджазцы поклонялись двум святыням – источнику Замзам (его открыл архангел Гавриил, чтобы спасти Агарь и Исмаила) и Черному камню Каабы, Эль-Хаджар эль-Асвад. Этот меккский культ существовал по крайней мере за 500 лет до побега Пророка в Медину.
Сходство Иерусалима и Мекки имеет под собой и более глубокое основание. Иерусалим относится не к Леванту и Средиземноморью, но к той стране, что тянется от Мекки с Мединой до Аммана и Наблуса. К востоку от Иерусалима лежит пустыня, и она накладывает свое клеймо на жизнь города. Иерусалим – сестра Мекки, не Яффы. Каждый раз я удивляюсь, что можно ездить из Иерусалима в Тель-Авив, к Средиземному морю, без паспорта. Дело не в политике – в ветрах, в горах, в море. Поэтому Иерусалим соперничал с Меккой, не с Яффой.
Самаряне и иудеи – две основные нехристианские группы Палестины – приняли ислам еще быстрее, чем христиане. Ислам как компромисс между иудаизмом и христианством удовлетворял практически всем теологическим требованиям иудеев, от строгого единобожия до почитания Авраама и Давида. Ислам сохранил даже обрезание, которое отверг еще св. апостол Павел. Он отклонил шелуху талмудических заповедей и отверг дихотомию «иудеи – гои», но это было неизбежно. Иудеями остались ростовщики (ислам запрещал давать деньги в рост) и крупные купцы, самарянами – священники. Прочие иудеи Палестины решили, что «ислам – это иудаизм сегодня».
Для них преемник иудаизма в Палестине – ислам – воссоздал Храм в дни Омейядов, когда именно сюда, на Харам аш-Шариф (Благородное Святилище), устремились паломники со всех сторон омейядского халифата, в том числе жители страны, потомки израильтян, оставшиеся здесь. Ислам, как и поздний иудаизм, не знал жертвоприношений, но творил молитвы. В том, что иудей Кааб указал Омару ибн Хаттабу, где построить святилище, можно увидеть символ преемственности: халифат был преемником царства Соломона, а Харам аш-Шариф – преемником храма Соломона.
Это мнение прочно вошло в сознание иудеев, и еврейско-испанский историк Авраам Закуто, современник Колумба, называет Золотой купол Скалы храмом Соломона. Того же мнения придерживались и крестоносцы, назвавшие Купол Templum Solomonis. В XIX веке Золотой купол был изображен в синагогах Цфата, как храм Соломона. И хотя наш современник привык к исторической
Харам аш-Шариф – место дивной красоты и святости, старший брат всех высот Святой земли. Нет в Иерусалиме, да и во всей Святой земле, ничего прекраснее. Такие архитектурные ансамбли во всем мире можно сосчитать на пальцах одной руки. В России с ним может сравниться разве что Кремль. В его стенах разбиты сады, ухоженные и взлелеянные. Здесь хорошо сидеть в тени деревьев в знойный день. Только курить, есть и пить там нельзя, что пресекает в корне идею пикника на святом месте. В стране микроклиматов подъем на Харам от Стены Плача потрясает: из удушающего пекла человек попадает в рай, где дуновения ветерка и кроны деревьев создают прохладу, где плещут фонтаны и сверкает синевой и золотом Купол Скалы.
Но этой красоте угрожает опасность. В радикальных еврейских кругах все чаще раздается призыв взорвать Золотой купол и заменить его так называемым Третьим Храмом, где будут «возобновлены» гекатомбы телят и ягнят. Кто поддерживает эту странную идею?
Казалось, иудеи редко задумывались о Храме, ставшем анахронизмом еще до его разрушения. Да, конечно, в молитвах его упоминали, но вряд ли были евреи, мечтавшие зарезать теленка на Храмовой горе. Возник новый иудаизм – иудаизм без Храма, иудаизм исполнения заповедей, мицвот вместо жертв и приношений. Иудаизм заповедей стал складываться еще в дни Второго Храма, и разрушение Храма лишь помогло этому движению окончательно отделаться от храмового ритуала и жертвоприношений. Новый иудаизм был экстерриториальным, бесхрамовым, территорию и Храм заменили многочисленные заповеди и запреты.
Религиозные ортодоксальные иудеи в черных шляпах и с пейсами, как у моего прадеда, населяющие Меа-Шеарим и подобные им районы от Бруклина до Парижа, не принимают идеи Третьего Храма. «У нас молитвы и учение вместо жертвоприношений», – говорят они. Раввинат запрещает иудеям подниматься на Храмовую гору, и большинство «богобоязненных» соблюдает этот запрет. Официальная причина такова: за отсутствием пепла рыжей телицы народ ритуально нечист и осквернил бы Храмовый двор. Причина более подлинная – Храмовый двор табуирован, чтоб не было искушений.
Либеральные светские евреи, как правило, не интересуются Храмовой горой, как и вообще Нагорьем и местной стариной, связанной с религией. Для «израильтян», потомков поселенцев подмандатной Палестины, совпадение имен нового и древнего Израиля – совершенная случайность, а существование Храмовой горы в западной просвещенной державе рассматривается как исторический курьез, наподобие пирамид в арабском Египте. Разговоры о Храме их возмущают. Более того, это единственная точка, в которой они поддерживают крайних ортодоксов из Меа-Шеарима и раввината. Если израильский социалист хвалит раввинат, значит, речь идет о Храмовой горе. С одной стороны, это вызвано вполне оправданным страхом перед религиозно-националистическим фанатизмом, который может в любую минуту пробудиться и затопить страну. С другой – боязнью любого радикализма, присущей консервативной израильской умеренной левой.