Даниил Галицкий
Шрифт:
«Не плачут, — улыбнулся Твердохлеб. — Храбрые воины растут, придется и им с врагом встретиться».
Дома Твердохлеба ждала опечаленная жена. Она чинила мешок для харчей, пришивала к нему лямки. Посмотрев на мужа, Твердохлебиха ничего не сказала ему, только опять заплакала.
— Ты что, Ольга? — ласково спросил Твердохлеб, подошел к ней и неловко начал вытирать слезы на ее лице. — Чего ты? Не раз бывал я в походах — и возвращался. И теперь вернусь.
— Ой, нет! Чует мое сердце
— Приедет Роксана домой, сказывала, нечего ей делать во Владимире. Будете сидеть вдвоем, не так скучно вам будет.
— Вдвоем? — испуганно спросила Ольга.
Дальше крыться уже нельзя было, рано или поздно нужно сказать ей правду. И лучше сейчас, раз уж намекнул.
— Вдвоем, — снимая со стены меч, тихо ответил Твердохлеб. — Мы пойдем с Лелюком.
Шитье выпало из рук Ольги. Она подбежала к безмолвному Лелюку и, как наседка цыплят, закрыла его своими руками, вся задрожала.
— Ты пошутил, Твердохлеб? Пошутил? — переспросила она мужа. — Бирич приходил, говорил, что ты один едешь. Лелюку нет еще семнадцати лет. Ты пошутил?
— Семнадцати? Двадцати дней только не хватает — разве это не все равно? Парень может держать копье и уже бывал в боях.
— Он не пойдет! — зарыдала Ольга. — Не пойдешь, сынок? Это отец шутит, да?
Стиснутый материнскими руками, Лелюк неловко улыбался — ему не хотелось причинять боль матери. И что он мог сказать, если вчера сам упросил отца взять его в поход! Они уже и у сотского были, уже и место свое Лелюк знает: будет в одном десятке с отцом.
— Отец шутит? Правда, Лелюк? — всхлипывая, спрашивала его мать.
— Не плачьте, мамо! — тихим шепотом ответил Лелюк.
Ольга обрадованно посмотрела на него, вытерла слезы.
— Я уже не плачу, сынок.
Лелюк виновато посмотрел на отца. Тот, не поднимая головы, возился с мечом, подгонял его к ножнам.
— Мамо! — с трудом промолвил Лелюк. — Я… иду.
Ольга выпустила Лелюка из объятий и подбежала к мужу, схватила его за плечи.
— Сиротами нас делаешь! Иванку убили, и вы оба идете… Что мы будем делать с Роксаной?
Твердохлеб не отвечал. Лучше было помолчать. Какие тяжелые эти последние часы прощания, как горько на сердце! Он нежно обнял Ольгу, приголубил ее.
— Не плачь! Тебе и Лелюк говорил: «Не плачь». Что я теперь сотскому скажу? Пойду просить: «Не берите Лелюка, мать не пускает»?
— Я сама скажу. Я сама побегу к сотскому…
Твердохлеб поднялся со скамьи.
— Не делай этого, Ольга! Что о нас подумают? Смеяться будут, скажут: «Твердохлебы похода испугались!» Не было еще такого в нашем роду! Дед умер в бою, а внук возле старух останется?
— Мамо! —
Ольга бессильно опустилась на скамью. «Что женщины скажут? — подумала она. — Скажут: «Трусы Твердохлебы». Но как разлучиться с единственным сыном?»
Все трое молчали.
— Дядя Твердохлеб дома? — послышался в сенях голос Петра, сына Людомира.
Открыв дверь, мальчик быстро переступил порог и бросился к Твердохлебу.
— И я с вами иду! В вашем десятке буду, я к сотскому ходил!
Вслед за Петром в комнату вошла его мать.
— Мир дому вашему! — поклонилась она и села возле Ольги.
— И вам счастья желаю, — поздоровался с ней Твердохлеб.
— А я к тебе, Ольга. Узнала, что ваш Лелюк идет, и Петра благословила, просился он. Бирич сказал: «Нет княжьего повеления маленьких брать». А разве Петр маленький? Шестнадцать лет с половиною. А Петро говорит: «Дядя Твердохлеб отцовский меч мне готовит».
— Приготовил! — подошел к Петру Твердохлеб. — Бери, готов. — Он протянул ему меч. — Я ходил к Смеливцу, и в кузнице твой меч закалили.
Ольга обескураженно смотрела на всех. Значит, не пошел бы Лелюк, так и Петро остался бы. И к ней уже обращается Людомириха как к матери воина. Ольга смирилась. Не к лицу ей перечить, когда соседка, вдова Людомириха, с таким чистым сердцем снаряжает своего сына.
Твердохлеб тайком смотрел на Ольгу — Ольга спокойно слушала Людомириху.
А Людомириха не умолкала:
— Как ты, Ольга? Я пошила мешок Петру, только боюсь, не длинны ли концы приметала. Дай посмотрю на твой.
Ольга подала мешок, и та сосредоточенно стала примерять.
Людомириха ушла так же внезапно, как и пришла. Много лет прошло после смерти Людомира. Без мужа и двор не двор. Осталась она с кучей детей, тяжело ей было поднимать их на ноги. А вот подрос, выровнялся Петро — весь в отца, высокий, стройный. Уже и у нее в доме есть защита, уже Петрика за взрослого считают, ежели в войско берут.
Ничего не сказала Ольга после того, как вышла Людомириха. Крепко сжала губы, подошла к Лелюку.
— Стань вот так. — Примерила мешок и тихо бросила: — Еще один мешок нужно шить.
Лелюк, надев новые штаны, пошел к своим товарищам — побыть с ними последний день.
Ольга сказала мужу:
— Только кликнули, а ты уже и сына потащил. Они, проклятые, Иванку погубили, а ты бежишь воевать за них!
Твердохлеб спокойно ответил:
— Не для них иду, не для бояр да князей, а с людьми иду землю Русскую защищать.